Пари на развод (СИ)

– Всего лишь нос. В спаррингах и не так прилетает, знаешь же.

Знаю. Каждый раз, когда сына вызывают на ковер для боя, смотрю на это дело с содроганием. Ладони леденеют, подмышки потеют, кислород застревает в глотке и с болью попадает в легкие, а глаза постоянно находятся на мокром месте.

А уж когда начинаются атаки, уклонения, серии ударов руками, вертушки ногами… мрак.

Мне дико, до ужаса страшно за ребенка. И пусть он выше меня ростом и шире в плечах, это совершенно ничего не меняет. Его боль – моя боль.

Вот и сейчас Алешка сидит на стуле в кухне совершенно спокойный внешне и четко уверенный в том, что делать. Он точно знает, какую позу принять, как склонить голову, чтобы остановить кровотечение, куда приложить ледяной компресс и на какое время вставить в носовые каналы марлевые тампоны, смоченные перекисью.

У меня же руки ходуном ходят. Действую на автомате.

Стресс, который испытала в тот момент, когда Сергей со всего маха ударил сына за то, что тот ему помешал надо мной надругаться, оттащил и принял злость на себя, никак не проходит. В глазах печет, голова гудит, жутко тошнит.

Больной ублюдок.

Отбитый напрочь.

И то, что спустя пару минут он одумался, побледнел и бросился к Лексу извиняться – уже ничего не меняет. Монстр совершил преступление, потому что захотел.

Никак иначе.

Никаких сиропных оправданий.

Он настолько слетел с катушек, что, не задумываясь, выпустил агрессию из-под контроля. Сначала в мою сторону, потом в сторону ребенка. Самолично назначил себя вершителем судеб, будто имеет на то право.

– Сейчас мазью обработаю, – озвучиваю вердикт, рассматривая кровавые слегка припухшие черкотины на скуле – след от кольца на пальце Кирова. Кулак мужа пролетел по касательной. Ободрал кожу на лице сына и разбил нос. – Завтра, наверное, уже синяк будет.

– Раны украшают мужчин, мам, – шутит мой ангел, обозначая улыбку одним краешком губ. – Но не девочек.

Произнеся это, хмурится, перехватывает мазь и сам бережно обрабатывает теперь уже мои боевые раны – синяки на запястьях и предплечьях.

Киров, урод, постарался на славу.

На секунду прикрываю глаза, чтобы взять себя в руки.

В этот момент Алешка однозначно сильнее меня. Его самообладание за гранью понимания. Жесткий самоконтроль. Терпение. Выносливость.

И, к счастью, ни капли схожести со вспыльчивостью Кирова.

К великому счастью.

Он даже в поступках взрослее папаши.

– Почему ты не дал ему сдачи? – уточняю, пока выбрасываю в мусорное ведро использованные ватные диски и убираю в шкаф аптечку.

Алексей мог бы удивить отца своими способностями бить по роже – тут нет сомнений. Он – боец, и его награды – не подарок за красивые глаза, хотя за них тоже можно их давать – он у меня красивый. Медали заслужены.

– Я же – тхэквондист, мам, – отвечает сын ровно, но, считывая непонимание в моем лице, добавляет, – забыла, наше боевое искусство призвано защищать от агрессии, а не наоборот? Помнишь, я тебе о пяти принципах рассказывал?

– Да, – соглашаюсь.

Алешка действительно несколько раз говорил. Во-первых, чтобы самому вызубрить постулаты назубок. Лаконичные и четкие, они вкладывались и вкладываются в головы бойцов постоянно. Как основа основ, нарушение которых – жестокое преступление.

Во-вторых, мне самой было интересно. Изначально я ничего в этом спорте не понимала и считала его обычным мордобитием, пока не узнала смысл.

– Честность, терпение, самообладание, непоколебимость духа и, кажется, вежливость… – напрягаю память.

– Верно. Так вот первые четыре относятся ко мне, как к бойцу, а пятый, вежливость, относится к противнику. Я должен всегда уважать своего противника, мам, чтобы через уважение к нему учится уважать окружающих и самого себя.

Четырнадцать лет.

Подросток.

Красный пояс.

Простое мордобитие?

Как бы не так.

Четкие установки настоящего мужчины – вот что в голове моего сына.

– А ты его, значит, – у меня язык не поворачивается назвать Кирова отцом, мерзко, – больше не уважаешь.

Это даже не вопрос. Утверждение.

– Нет, – тихо, но весомо.

Гляжу на острые скулы. В серо-зеленые глаза, смотрящие в ответ прямо и уверенно.

Киваю.

У меня нет желания поучать, переубеждать или с пеной у рта отговаривать сына передумать. Я признаю его мнение и его авторитет. Если он так решил, значит, решил.

Алексей никогда не был истеричкой, который за день с десяток раз передумывает: да или нет. У него всё четко. Все выводы взвешены и обдуманы.

– Нас так учат, мам, что я знаю на теле человека все его слабые места. Я знаю, как с одного удара ногой покалечить и даже убить, – Лекс ненадолго прерывается, морщится, глядя в сторону, потом продолжает, – только нас учат не для того, чтобы мы причиняли боль другим, а, наоборот, чтобы ни при каких обстоятельствах так не поступали.

С первых слов понимаю, что то, что он говорит – для него особенно важно. Дергает.

– Сегодня я чуть не переступил черту, потому что хотел сделать ему также больно, как он сделал тебе… – а вот и заноза, засевшая у него в сердце.

Все по вине близкого человека, оказавшегося слабаком и мерзавцем. Будь Киров поблизости, плюнула бы в морду.