Пари под омелой (ЛП)

— У тебя нет ни единого шанса, это будет идеальный подарок к моему отъезду, когда ты будешь расхаживать в ярко-зеленых колготках. Я сниму это на видео, чтобы сохранить навсегда.

Паркер рычит и переворачивает меня, накрывая своим телом, и внезапно спор и все, что связано с Рождеством, отходит на второй план.

На следующее утро я вырываюсь из объятий Паркера и его теплой, слишком удобной постели, надеваю леггинсы и свитер, а затем прохожусь расческой по своим жутко спутанным волосам. Надеюсь, мама не обратит на это внимания, когда я вернусь домой, потому что даже мои губы выглядят красными и опухшими от поцелуев Паркера.

— Готова? — спрашивает он, выглядывая из-за двери в ванную.

— Нет.

Смеясь, он наклоняется и быстро целует меня в макушку, после чего выходит обратно в спальню. Сегодня он одет в толстовку Chicago Avalanches и выцветшие голубые джинсы, и, по правде говоря, я не могу оторваться от него.

Как этот человек может выглядеть так восхитительно буквально во всем, что на нем надето — ума не приложу.

В отличие от него, я в большинстве случаев в повседневной одежде выгляжу как человек, живущий под автострадой.

Совершенно несправедливо, если хотите знать мое мнение.

— Пойдем, Квинн, — зовет Паркер откуда-то из дома. Я слышу, как звенят его ключи, и громко стону.

Быстро хватаю свою сумку для ночевки и присоединяюсь к Паркеру в гостиной.

— Давай покончим с этим.

Он смеется, обхватывает меня за шею и прижимается губами к моему лбу.

— Все будет хорошо. Мы просто будем вести себя как обычно.

— Ага.

Знаменитые последние слова.

***

— Волнуешься перед завтрашним днем? — спрашивает Оуэн, запихивая в рот очередной кусок знаменитых маминых шариков с арахисовым маслом.

— Думаю, да. С папой все еще как-то странно, но он старается, так что я чувствую, что тоже должна.

Оуэн кивает.

— Наверное, так будет еще какое-то время, сестренка.

Он прав, но папа старается. Мы обязаны хотя бы попытаться.

Мама ставит перед нами очередную тарелку с рождественскими угощениями, и мой желудок урчит. С таким количеством сахара, как сегодня, мне придется пробегать по пять миль в спортзале каждый день, когда я вернусь домой. Не может быть, чтобы я съела все это и не набрала пять килограммов.

Если бы только мое тело не работало таким образом. Вздох.

— Ешь, Квинн. Кто знает, когда ты в следующий раз будешь дома, и я смогу тебя покормить. Ты выглядишь как кожа да кости. Вся эта еда, которую ты ешь на вынос, не задерживается, милая, — говорит мама.

— Мама, пожалуйста. Меньше всего на свете про меня можно так сказать.

Я чувствую толчок в бок и оглядываюсь, чтобы увидеть Паркера, прищурившего глаза, он наклоняется, его губы едва касаются раковины моего уха.

— В следующий раз, когда я услышу, что ты говоришь о себе плохо, уложу тебя на колено и отшлепаю по заднице.

Боже мой.

Я чувствую, как мое лицо пылает, как румянец распространяется от макушки до шеи. Он не просто так сказал это, когда мой брат, его лучший друг, сидит напротив!

— Ладно, что, черт возьми, происходит? — рявкает Оуэн, его глаза мечутся между нами двумя, — вы… подождите. Вы что, ребята… трахаетесь?

— Господи, Оуэн, не говори «трахаются». Ты же не подросток, — язвит мама.

Она подходит к столу и садится рядом с Паркером, беря с подноса сахарное печенье.

— Они явно вступают в сексуальные отношения, а ты делаешь это очень неловким для своей сестры.

Это худший момент в моей жизни. Я в этом совершенно уверена. Мне хочется, чтобы пол действительно разверзся и поглотил меня целиком. Избавьте меня от страданий, пожалуйста.

— Может, вы оба прекратите, — кричу я, закрывая лицо руками, — во-первых, даже если я и спала с кем-то, мне не нужно обсуждать это с вами, и уж точно не за рождественским обедом! Во-вторых, с Паркером ничего не происходит. Мы друзья, мы всегда были друзьями, с самого детства.

— Вообще-то, это неправда.

Я дергаю головой и смотрю на Паркера, у меня отвисает челюсть. Что, черт возьми, происходит?

— Оуэн, мне нравится твоя сестра, и хотя я уверен, что она поставит мне фингал за то, что я скажу это вслух, я буду добиваться ее, и надеюсь, что ты не будешь против, потому что это не изменится.

Застонав, я откидываю голову назад, бормоча.

— Паркер!

— Что? — он пожимает плечами, его плечо слегка натягивает старую толстовку, — это правда, а утаивание чего-то подобного никогда никого не приводит к успеху.

Я поднимаю взгляд и вижу, что глаза Оуэна скачут между нами двумя, его челюсть твердеет. Он выглядит отчасти смущенным, отчасти рассерженным, и сейчас я не уверена, что бы предпочла.

— Так вы вместе?

— Нет, — говорю я.

— Вроде того, — говорит Паркер.

Я поворачиваюсь к нему.

— Это не тот разговор, который нужно вести за столом в кругу моей семьи, когда мы даже не обсудили это наедине.

Этот человек явно сошел с ума. Через два дня я сяду в самолет и полечу домой.

Что бы ни происходило между нами, у этого есть срок годности, и я думала, что он это знает.

— Так что же, вы просто… занимались сексом друг с другом все время, пока ты была дома? Правда, Квинн?