Отвечать я не стала, но про себя подумала, что, наверное, хотела бы посмотреть на дом, в котором он родился. Ну и мне еще сильнее захотелось узнать о нем побольше. Только и дальше задавать вопросы я не рискнула. Буду действовать методично, не нарываясь на грубость. А то, как он умеет грубить, я уже отлично знала.
— Если ты позавтракала, то предлагаю выдвигаться, — посмотрел на меня Громов. — В десять у меня важное совещание, — бросил он взгляд на часы.
Ничего против не имела приехать домой пораньше и приготовиться к работе.
Погода решила порадовать солнечным днем. И даже немного припекало под прямыми лучами. В тени, конечно, скапливалась стужа, но если солнышко решит подольше повисеть на небосводе, то и эту стужу тепло разбавит собой.
Камин я решила не разжигать до вечера. Зачем, если я весь день буду крутиться как белка в колесе? Ведь работы на сегодня запланировано вал!
Выходила из гостевого домика я в приподнятом настроении. И бригада уже была на месте, дружно о чем-то беседуя перед домом. Правда, завидев меня, все смолкли. А прораб строго велел:
— По местам, ребятки! Хорош балду гонять… — и первый вошел в дом.
А как же?.. Как же утренний кофе для рабочего настроя? Минут пять разговоров ни о чем? Да они даже на мое приветствие не ответили! И в глазах Григория Сергеевича я успела прочитать осуждение. Интересно, за что? Что я им сделала такого, что они решили от меня дружно отвернуться? Ну и обида не заставила себя ждать. Не хотят говорить, не надо. Некогда мне тут голову ломать — пора заняться эскизом кухни, а там еще и конь не валялся.
До самого обеда я трудилась над эскизом. Никто так и не подошел ко мне ни с чем. Ну а я обижалась все сильнее, пару раз даже ловила себя на том, что готова расплакаться. Но слезы я прогоняла и продолжала работать, пока не настало время перекуса. Тогда я с гордым видом отправилась в свой дом. Ребята уже тоже собрались все вместе к обеду. И спиной я чувствовала их взгляды, как и тишина при моем появлении повисла могильная.
Дома, разогревая себе обед, я усиленно размышляла. К выводу пришла неутешительному — меня осуждают. За связь с Громовым, которая вчера стала очевидна всем. Осуждают, не разобравшись, а я даже ничего не могу сказать в собственное оправдание. Ну, не рассказывать же им о причинах, что толкнули меня согласиться на предложение Громова.
С другой стороны — почему я должна перед кем-то оправдываться? Моя совесть чиста, никому вреда собственным поведением я не наношу. Ну а то что забочусь о собственном благосостоянии — так все мы работаем ради этого. Не хотят говорить, не надо, — пришла я к выводу. Но и руководителя строительства в моем лице им не избежать.
Затолкав оскорбленную гордость подальше, после обеда я собрала всю бригаду и каждому лично обрисовала фронт работ на ближайшие два дня. Говорить старалась ровно и без обиды. Никакой предвзятости и ни к кому я не испытывала. Работа есть работа.
— Мадам, я столяр высшего разряда, а не черный ремесленник, — надменно изрек Игорь. Строгать днями напролет не приучен. А на выходе выдаю качественный товар. Либо двери, либо обналичка — вы уж определитесь.
Ну вот, со мной уже и на вы теперь. Ладно, и это проглотим. А черными ремесленниками, по всей видимости, Игорь называет всех плотников. Собственно, я думала, он и есть плотник. А он, оказывается, столяр, да еще и высококвалифицированный.
— Занимайся дверьми, остальное потом, — кивнула я, не собираясь спорить.
— Ага, а потом тебе же по голове и настучат, Игорек, — вставил слово Вася. — Ее теперь папик не тронет, — презрительно скривился, глядя на меня.
А вот это уже было оскорблением, высказанным в лицо. И могла бы я все списать на юный Васин возраст, до только воспитание получают в детстве, и с возрастом человек воспитаннее не становится.
— Вась, у тебя есть, что мне сказать? Ты чем-то не доволен? Так говори прямо, а не выступай в роли адвоката, — посмотрела я на парня, должно быть, не очень ласково, раз он заметно струхнул.
— Да нечего мне сказать, — сразу же пошел на попятную.
— Тогда, иди работай. Во дворе уже шага ступить нельзя из-за мусора. Чтобы к вечеру его не было! — грозно велела я. — И… все отправляемся по рабочим местам.
Я развернулась и быстро скрылась в спальне — единственном месте в доме, где не царила стройка. Плотно прикрыла за собой дверь, упала на кровать и дала волю слезам. Как же мне было обидно от голословного и повального осуждения! И никого ни в чем обвинять я не имела права, ведь не известно, как сама вела бы себя на их месте. Как сказал сегодня Громов — они тоже увидели то, что хотели увидеть. Для них я фаворитка мажора со всеми вытекающими последствиями.
Ладно, хватит лить слезы и жалеть себя! Это всего лишь работа, которую я обязана выполнить на отлично. С бригадой Григория Сергеевича я сдружилась очень быстро. Но еще быстрее они отвернулись от меня. Что ж, утремся и продолжим гнуть свою линию. В конце концов, очень скоро судьба меня разведет с этими людьми. Со многими я вряд ли когда еще встречусь. Но слушаться меня они обязаны, коль вынуждена ими руководить.