Пари (СИ)

Пышечка выпустила из пальцев почти докуренную сигарету.

— Здесь где-то гей-клуб, а я не знаю, в которую дверь входить.

Мдама покосилась на соседнюю табличку «Как приятно» и хмыкнула.

— Малыш, а не рано ли тебе?

Ненавижу! Ненавижу и свой рост, и тех, кто меня так называет!

— Ты просто ещё не встретил подходящую женщину, — колыхнув необъятными «булочками», сказала «пышечка» и плотоядно осклабилась.

Мне почему-то сразу вспомнилось жуткое словосочетание «интрамаммарный секс», которое попалось мне где-то на просторах интернета. Мне представилось, как «пышечка» удушает мужика своими «булочками», сдавив ими шею партнёра в смертоносном захвате.

— Рано тебе по гей-клубам ходить. Шестнадцать-то хоть исполнилось?

«Как пить дать, извращенка!» — подумал я и невольно попятился.

В сумке затрепыхался телефон. Это пришла СМСка от Васьки «Ты куда слинял? Классная бушует. Ей ОБЖшник стукнул, что ты прямо с урока сдристнул». «Ладно, проблемы будем решать по мере их обострения», — подумал я и набрал верхний, сохранившийся в памяти телефона номер.

— Алё! — после первого же гудка услышал я. — Ты где?!

Фоном пульсировало что-то ритмичное.

— Я заблудился. Здесь сплошные двери. Мне в которую? — отходя от «Пышечек и булочек», спросил я.

— Не понял… — послышалось в трубке. Музыка зазвучала глуше. — Я в коридоре. А ты где? Ты на каком этаже?

— Я на улице… За клубом…

В ответ из трубки донеслось что-то не очень внятное, но, судя по тому, что мне удалось разобрать, не особо печатное.

— Назови точный адрес. Я вызову тебе такси. Стой там и не сходи с места.

Я заозирался и рванул к углу дома, чтобы разобрать его номер.

Такси прибыло быстро. По дороге я представлял себе разные ужасы, которые могут приключиться с человеком, едущим неизвестно куда, неизвестно к кому и не сообщившему об этом ни единой живой душе. Такси остановилось возле здания, похожего на ДК ещё советской постройки. На ступеньках под навесом, в серых трениках, чуть более тёмной кенгурухе и в серых же шлёпанцах ждал Борисович.

Расплатившись с таксистом, он бросил мне:

— Идём, горе ты моё луковое…

Я обиделся, но промолчал. Мы поднялись на второй этаж, потом долго шли по коридорам, пока не оказались в достаточно современном зале с зеркалами, станками и окнами в две стены. Пол, слава богу, был из какого-то серого материала, а не из занозисто-лохматых от времени и вонючих от постоянного полива лейкой плашек. Ни малейшего намёка на маты или акробатическую дорожку я в зале не заметил.

Спиной к нам, перед зеркалами стояли трое. Двоих я узнал сразу. Это были сидевший в углу во время просмотра «ёжик» и один из «балетных» соискателей. Третий был мрачным чернявым бородачом с рельефной мускулатурой. Не, я, конечно, в курсе, что бороды — писк сезона, но, по мне, с бородой хорошо смотрятся только спасающиеся от таёжного гнуса геологи, греющиеся в бороде полярники и ещё йети.

— Чего ждём? Раздевайся, — это, разумеется, был Борисович.

Он уже скинул пластиковые банные шлёпанцы и подошёл к стоявшей у зеркала троице. Балерун и бородач также были босиком.

Чёрт… Переодеться мне было не во что. Я бросил на скамейку сумку, скинул куртку, снял кроссовки и носки. Может, у них дресс-код такой, босиком?

Борисович критически глянул на мои джинсы и сказал:

— Знакомьтесь, ребята. Это — Дима. Бывший гимнаст. А это — Лёша, Альберт и Богдан, — он указал на ёжика, балеруна и бородача.

«Почему бывший?» — изумился я, но вслух промямлил:

— Очень приятно…

У меня, конечно, были проблемы с ногой, но я с переменным успехом работал над их преодолением.

— Значит, так. Повторяю кратко. Для опоздавших. Ребята, у вас — три дня. Всё с ноги берёте вслед за Лёшей. Лёша, дрючь их в хвост и в гриву. Дмитрий, сиди смотри внимательно и запоминай. Мы сейчас эту часть ещё раз прогоним, я еду домой и в аэропорт, а вы — учите дальше. И, Лёш, не забудь, вечером нужно отдать их Ксюше. Она обещала задержаться до восьми. Паспорт с собой? — этот вопрос был обращён уже ко мне.

Я кивнул.

— Вот и хорошо. Начали!

Лёша-ёжик щёлкнул пультом, из стоявших на полу колонок ахнула музыка, балерун и бородач пошли по залу, а Борисович то и дело что-то подправлял и комментировал.

Когда Ёж выключил музыку, Борисович направился к стоявшим у углу ботинкам. Надев их, он изрёк:

— Дмитрий, не вздумай стричься. Альберт — завтра с утра поставишь их всех к станку, и на час — они твои. Татуировку доделаешь после тура. Богдан, бороду привести в порядок, полностью не брить. Всем — пока. До встречи через четыре дня.

— Чего это вдруг не стричься? — спросил я уже захлопнувшуюся дверь. Нет, мне нравилось то, что отросло у меня на голове, но мне всегда казалось, что никто не вправе решать за меня, ходить мне лохматым или нет. А этот мужик, как там его, Богдан, он что, так спокойно относится к тому, что кто-то решает за него? Хотя, я б на месте Борисовича его побрил. Принудительно. В наказание за бороду.

— Иди сюда, — позвал Ёж.

Я подошёл к зеркалу.

— Смотри.