У меня не было ни малейшего желания с ним куда-то идти. Особенно после того, что случилось. Особенно после того, как горели его прикосновения на шее… как будто его ладонь до сих пор касалась кожи, а пальцы повторяли изгиб.
Ну и обуви у меня не было. Да.
На этой мысли я откинулась на спинку и закрыла глаза, считая про себя виарчиков, а когда Бен вернулся — открылась задняя дверца, и он скинул на сиденье все, что осталось в фотостудии, запоздало вспомнила:
— Платье…
— Оно теперь твое.
Мне кажется, что все, что со мной происходит — это не моя жизнь. Что я просто наблюдаю со стороны, как какая-то незнакомая женщина живет за меня, и наверное, это даже не странно. После того, как все перевернулось с ног на голову.
— Нет, — говорю жестко.
— Что — нет? — На этот раз Бен не позволяет дверце захлопнуться, резко тянет ее вниз. Закрывается она со щелчком, а в следующий миг уже тихонько взрыкивает мотор.
— Нет, ты не будешь покупать мне платья.
— Давай ты не будешь мне говорить, что я должен делать?
Он возвращает мне мои же слова, но кто бы знал, как это сейчас бесит. Бесит, как никогда!
— Ты мне никто, — говорю я. — И я не принимаю такие дорогие подарки.
— Никто, — повторяет он, и в салоне становится еще жарче.
Это странное чувство — рядом с Торном я постоянно мерзла, а с ним — все время горю. Нормальное положение дел для меня совсем не предусмотрено?
— Мы ничего не должны друг другу, — напоминаю я, чтобы смягчить последнюю фразу. — И харргалахт только на время…
Я закусываю губу, чтобы не сказать «моей беременности».
— Да, я в курсе, что ты любишь всех использовать, Лаура.
— Что?!
Я что, только что решила, что с ним можно говорить нормально?!
— Ты окончательно рехнулся? — спрашиваю я. — С какой радости ты мне вообще все это говоришь?!
Бен не отвечает, а я за нашей перепалкой даже не заметила, как он вывел флайс по воздушному рукаву наверх. Огни Мериужа рассыпаются вокруг нас, я смотрю на него, а он — на дорогу.
Может, так действительно будет лучше.
Я разворачиваюсь и тянусь за сумкой. Мне даже удается ее взять с заднего сиденья, но в этот момент раздается резкий сигнал, флайс тормозит, и сумка плюхается на пол. Ее нехитрое содержимое высыпается мне под ноги.
— Наблов урод! — Бен смотрит на флайс, который мы облетаем.
Машина просто зависла на аэромагистрали: это нововведение по всему миру. Когда нарушаешь правила, тебя блокирует на месте до прибытия полиции. Это какая-то супернавороченная технология, которая зашивается во все флайсы без исключения, по требованию Мирового сообщества.
— Я помогу. — Он наклоняется, и, разумеется, первым поднимает мой телефон в трещинку. — Это что?
— Это Гринни.
— Гринни? — Бен опять переключается на дорогу.
— Да, ей не понравился звонок.
— Понятно.
Что там ему понятно, я не уточняю, две упаковки — одну с сипроновыми платочками, другую с влажными, помаду, расческу, карточки и документы, ключи я собираю уже сама. К счастью, Бен больше помогать не стремится, очевидно, понимая, что в следующий раз застрять можем уже мы.
Наши отношения не то что странные, я вообще не представляю, как их можно назвать. Поэтому предпочитаю молчать и думать о том, что мне делать дальше. Моя тысяча, судя по всему, накрылась жопой дракона. И это даже не образное выражение, потому что дракон, который накрыл ее жопой, сейчас рядом со мной управляет флайсом. Другое дело, что этот дракон считает такое возможным, а еще он считает, что вполне может сам меня прокормить.
Что нужно мне — так это определиться со своим к нему отношением, но я не могу.
У меня такой полнейший раздрай в голове и в сердце, что сейчас я могу только есть рогалики и искать работу. Завтра позвоню Лари и узнаю, получилось ли хоть что-то, хоть какие-то снимки, и сколько она готова мне за них заплатить. Потому что если снимки получились и она хочет их использовать — на них все-таки я, а это уже плюс.
— Ты говорил, что ты занят сегодня. — Хочется уже хоть что-то сказать, чтобы нарушить эту давящую тишину.
— Ты еще не поняла, Лаура? Для тебя я свободен всегда.
Да он издевается!
— Ты сейчас так пошутил?
— Решай сама.
Точно издевается!
Я обещаю себе молчать, и молчу. Ровно до той минуты, пока мы не садимся на парковке возле моего дома, а Бен не пытается взять меня на руки.
— Я умею ходить, — сообщаю я.
— Правда? — хмыкает он. Тем не менее достает мои ботинки и, прежде чем я успеваю что-то сказать, опускается рядом со мной.
Степень моего очешуения достигает каких-то совершенно невиданных высот, когда он надевает ботинок мне на ногу, скользя пальцами вдоль кромки молнии. И то же самое проделывает со вторым. После чего набрасывает мне на плечи мою куртку, а свою оставляет во флайсе.
— Не боишься замерзнуть? — интересуюсь я.
— Мне это не грозит.
Я слегка подметаю платьем не совсем чистую улицу, и, заметив мой взгляд, Бен забирает у меня сумку. Он несет одежду, в которой я ехала в студию, но сумка — это уже перебор. Я пытаюсь отнять, но он заводит руку за спину.
— С другой стороны, я могу помочь тебе задрать платье.
Пару секунд я смотрю на него, потом подхватываю юбку.
— Иди в задницу, Бен.