Парящая для дракона. Книга 3

— Ты сказал «не смогу»? Торн Ландерстерг сказал «Не смогу»? — сарказм получился плохо.

— Да, именно так я и сказал. Мне нужно, чтобы ты себя отпустила.

— Если я себя отпущу, здесь все станет фиолетовым.

— Попробуй. Перестань этому сопротивляться.

Тому, чтобы спалить оставшуюся нетронутой часть резиденции?

— Я этого не допущу.

Ладно. Придется поверить на слово.

— Придется.

Это было настолько дико: говорить с ним мысленно… точнее, я не хотела с ним говорить, но оно говорилось! Ощущение, от которого волоски на коже вставали дыбом гораздо серьезнее, чем от пламени, грозящего превратить меня в уголек изнутри. Сменяющийся ознобом жар снова полыхнул в груди, и я подалась назад, прижимаясь к Торну и позволяя пламени быть. Оно текло сквозь меня, я чувствовала его неистовство, которое постепенно отступало на второй план, оставляя место совершенно другим ощущениям.

Прикосновению его рук к моим, его ладоней, сомкнутых над моими. Обжигающую льдом чешую, царапнувшую кожу — не больно, но как-то очень остро. Биение его сердца, отдающееся в моей груди. Его дыхание, скользящее по моей шее. Тишину, в которой нет другого звучания, кроме шороха, когда он откинулся на подушки, увлекая меня за собой.

— Я тебя не трону, Лаура, — повторил, тут же погасив сгусток напряжения в моей груди.

А твой дракон?

Это почему-то вызвало у Торна смешок.

— Он тоже. Обещаю.

Не знаю, сколько мы так лежали, пока последняя искра пламени не растворилась в этом безмолвном спокойствии.

Кажется, мне больше не грозило сделать мир вокруг фиолетовым.

С этой мыслью я развернулась в его руках, оказавшись лицом к лицу с ним. 

Глава 14

Так необычно и так непривычно было лежать рядом с Торном и просто смотреть ему в глаза. Еще непривычнее было думать о том, что между нами все могло бы быть по-другому.

— Спасибо, — сказала я. И добавила: — Я пришла к бассейну, чтобы поговорить о нас и о Льдинке. О том, что я хочу, чтобы между нами не осталось недопониманий, и чтобы мы могли находиться вместе в одной комнате без боязни ее разрушить. Я хочу сказать, что моей дочери… нашей дочери нужно знать, что мы ее любим. По крайней мере, мне бы этого очень хотелось.

Торн какое-то время молчал, потом приподнялся на локте. Да, наверное это было уже за гранью — лежать с обнаженным отцом своего ребенка в одной постели и вести серьезные разговоры, но в моей жизни и не такое бывало.

— Ты только за этим пришла? — спросил он.

— На тот момент, когда пришла, только за этим.

— Что изменилось сейчас?

Я внимательно посмотрела на него.

— Торн, в наших отношениях с самого начала все было запутано. Я не хотела за тебя выходить, но потом, когда я влюбилась в тебя, когда я по-настоящему готовилась к нашей помолвке, произошло то, что произошло. Ты закрылся от меня, когда я больше всего нуждалась в тебе, и когда я пыталась с тобой хоть как-то поговорить, ты отгораживался от меня все сильнее. Сейчас я понимаю, почему ты это сделал, но тогда… ты ни слова не сказал о своем пламени. О том, что происходит с моим отцом. О том, что ты вообще думаешь по этому поводу. Поэтому все произошло так, как произошло. Я не считаю себя идеальной и не собираюсь говорить, что все это только на тебе… но первый раз когда я увидела тебя с ней, я чуть не заморозила себя и Льдинку. Я сейчас говорю это не за тем, чтобы выставить какие-то претензии, я просто хочу, чтобы ты понял, что я чувствовала. И чувствую, когда слышу, что она от тебя беременна.

— Если тебе станет легче, когда я узнал, что ты сбежала с Эстфардхаром, я захотел свернуть ему шею.

Я покачала головой.

— Нет, мне не становится легче. Потому что я не сбегала с ним.

— Я знаю это. Сейчас. Но тогда я этого не знал.

Я вздохнула. Тот разговор, который у нас получался сейчас, все равно был зациклен на прошлом, а прошлое — очень странная штука. О нем можно бесконечно долго говорить, но исправить уже нельзя. Все, что можно исправить, находится здесь, в настоящем.

— Я безумно тебя ревновал к нему, — произнес Торн, крылья его носа дрогнули, а скулы обозначились резче. — Но мне проще было обвинить в этом тебя, чем задуматься о своих чувствах. Я не привык думать о своих чувствах, Лаура, потому что они разрушительны, и мне нельзя было их себе позволять.

— И как, помогло? — я спросила это совершенно без сарказма. — Потому что мне ни разу. Знаешь, как я справилась тогда, когда увидела тебя и Солливер? Впервые. Это был мой первый выброс пламени, и я собрала всю любовь, которая была во мне… всю любовь к этой девочке, к этой крохе, до появления которой еще так долго, и это помогло мне, ни разу не управлявшей пламенем, справиться с ним. Тогда я думала, что это ее пламя, и что я просто успокоила ее, но сейчас…  сейчас я поняла, что просто переключилась с отчаяния и боли на любовь. Попытайся я их запечатать, вероятнее всего, мы бы сейчас с тобой просто не разговаривали.

— Ты не училась контролю месяцами.

— Не училась, и я этому рада. Потому что для меня очень важно — чувствовать.

Он промолчал, поэтому я решила продолжить: