Парящий

Однако, его ждало-то, что ни молодежном жаргоне именуется "облом". Словно, конечно, не хорошее, грубое, совсем и не идущее к моему повествованию, но как раз грубостью своею и передающее , как были приземлены, разбиты небесные Ванины мечты. Ведь Дима говорил, что Лена будет ни одна, так оно и выдалось. Она стояла с сокурсником, и он обнимал ее сзади, и целовал в пышные его волосы. Ваня подбежал к ним, весь растрепанный от поднебесного ветра, с пылающим, безумным взглядом пышные его волосы. Ваня подбежал к ним, весь растрепанный от поднебесного ветра, с пылающим, безумным взглядом, подбежал как-то дико, затравлено и иступлено взгляд на Лену, которая так же взглянула на него с изумлением, потом вопросительно посмотрела на Диму, который не предупредил ее об Ванином присутствии - хотел сделать из этого какую-то шутку, розыгрыш. А Ваня все пристально, с болью глядел на Лену, и в голове его бился раскаленный пульс - он никак не мог смириться, вот струйка крови потекла из носа, и, одновременно, он закашлялся, резко отвернул свой напряженный, иступленный лик. Лена предложила Ване платок, тот судорожно его выхватил, пробормотал что-то неразборчивое, вытер нос рукою, а платок, как сокровище, как дар, уложил в карман. Так ничем эта сцена и не разрешилась, и Дима предложил, прежде чем идти праздновать к нему домой, пойти погулять в том парке, в котором незадолго до этого опустился Ваня. Никто ему не стал перечить, и вся компания (а было человек десять), направилась под древесные сени. С Ваней пытались завести разговор, но он был еще более угрюмым и замкнутым нежели обычно, и даже совершенно не понимал, что это такое они у него спрашивают. Теперь все гости с недоумением поглядывали на Диму: зачем он пригласил этого затворника, который угрюмой замкнутостью своею только портил общее беззаботное веселье (да еще, к тому же, никакого подарка не приготовил). Дима и сам пытался развеселить Ваню, однако, тут только пробурчал что-то невнятное, отступил на несколько шагов, и плелся, чувствуя свою чуждость и неприкаянность, позади, время от времени, бросая короткие, напряженные взгляды на Лену, которая шла с другом своим, и сияла веселой непринужденностью любви (в потоке, каких-то своих, только двоим влюбленным понятных слов) и вовсе позабыла про этого угрюмца...

Вот и пар, уже вовсю наполненный солнцем, дальними и ближними голосами отдыхающих, а кое-где - побросанных ими горами банок, бутылок и прочей цивилизованной дряни. Такие парки представлялись Ване оторванными от природы кусками, в которых, однако, каким-то образом еще сохранилась жизнь, но которые отвратительно и целыми годами гнили, наполняясь подобной вот дрянью, дурными воспоминаньями, да еще пронизанные городским шумом. Впрочем, теперь ничего этого Ваня не замечал, но все свои тоскливые, мучительные чувствия не мог оторвать от Лены, и никак не мог смирится с тем, что видел. Они расположились на вытянутой, плотно окруженной деревьями поляне. Солнце уже стояло в зените, травы блистали, но совсем не так, как блистали они на открытой природе, здесь все и стеснялось, и боялось расцвести в полную силу, все было как-то блекло, забито, слышался и гул машин... Однако, компания уже привыкши не замечать угрюмого Ване, вовсе не замечало всех этих недостатков, им было весело, они были дружны. И что, право, разе это не замечательная пора, юность, когда вся жизнь впереди, когда открывается столько дорог, и можешь ты стать и художником, и космонавтом, а рядом то любимая девушка, которая, конечно, самая прекрасная во всем мироздании, которая и останется таковой до скончания времен. Ах, юность, юность - счастливая, светлая, чистая пора! Что ж делает с тобой людское сообщество; почему же так немногие сохраняют этот свет до скончания дней своих? В чем же тут причина?..