Парящий в облаках: исповедь Клода Фролло (СИ)

— Неблагодарная девчонка! — голос Алоизы дрогнул. — Знаешь ли ты, какой путь мне пришлось пройти, сколько раз пришлось поступиться гордостью, чтобы ты ни в чём не нуждалась?

— Матушка, архидьякон мёртв, — продолжала Флёр-де-Лис сквозь зубы. — Вам некому больше исповедоваться. Расскажите правду, и нам обеим станет легче. Назовите имя моего настоящего отца.

— Гильом Шартье! — выпалила Алоиза звонко. — Теперь ты довольна? Я была совсем девчонкой, дочерью мелкого чиновника, когда на меня положил глаз покойный епископ. Как я могла ему противиться? Знаешь ли ты, что бывает с девицами, которые перечат каноникам? Отец мой закрывал на всё глаза. Он видел в этом порочном союзе перспективу и не ошибся. Шартье оказался порядочным и взялся устроить мне семейную жизнь. Наигравшись, он обвенчал меня с бедным офицером по имени Гонделорье, которого ты называла отцом. Шартье покровительствовал ему, продвигал его военную карьеру в обмен за его молчание. Благодаря этому содружеству, ты самая завидная невеста в Париже. Надеюсь, моё откровение тебя удовлетворило.

Флёр-де-Лис подняла сухие глаза на мать. В них не было ни гнева, ни осуждения.

— Более чем. Двадцать два года я спала и наконец проснулась.

Бледно-розовые уста наследницы дрогнули в умиротворённой улыбке, которая не могла не взволновать её мать.

— О чём ты сейчас думаешь, дочь моя?

— О том, как рада будет настоятельница Шелльского монастыря моим деньгам.

***

Из шикарного особняка де Гонделорье, мы перенеслись в лачугу Фалурдель.

Старуха уже встала на ноги — недаром пословица гласит, что старое дерево скрипит век — и вернулась к своей прялке. Напротив неё сидела Пакетта Гиберто.

— Ты всё ещё здесь, — бурчала старая сводня. — Когда ты наконец уедешь в Реймс?

— Совсем скоро, матушка, — отвечала Пакетта. — Теперь меня в Париже ничего не держит. Милый моему сердцу человек отошёл в другой мир.

Фалурдель, очевидно, хотела плюнуть, но из её пересохшего беззубого рта вырвался фыркающий звук, похожий на шипение кошки.

— Я первой увидела его тело на Гревской площади, — продолжала Пакетта, ничуть не смущённая враждебным настроем собеседницы. — Смотри, что я нашла у него в руке. Он сжимал бесовский амулет, который цыганка носила на груди.

Она показала старухе ладанку, обтянутую зелёным шёлком. Фалурдель даже не посмотрела в её сторону.

— Убери эту мерзость. Из-за этой гадкой девчонки меня поколотила стража. Рука до сих пор болит перед дождём.

— Матушка, не серчайте. Девчонка давно покинула Париж — если только её не поймали солдаты. Я не буду Вам больше докучать. Я хотела открыть ладанку при Вас. Мне одной боязно. Вдруг…

— Боишься, что из неё выпрыгнет бес?

Пакетта ответила неуклюжим, полудетским смешком. Фалурдель продолжала прясть и бурчать себе под нос. Её бормотание прервал пронзительный крик, вырвавшийся из груди бывшей затворницы.

У неё на коленях лежал крошечный розовый башмачок, точь в точь как тот, который она поливала слезами на протяжении пятнадцати лет.

— Да что с тобой, дурёха? — спросила Фалурдель. — Что ты нашла в этом зелёном мешке? Похлеще беса, да?

Значит, вот какое откровение ждало Пакетту. Осколки мозаики начали сходиться.

***

У обезьянки, облачённой в крошечный парчовый камзол, слезились глаза и лезла шерсть. Однако, плачевное состояние животного не слишком тревожило хозяев. Всё внимание бродячих артистов было сосредоточено на девушке, спящей в глубине кибитки. Мелкие языки угасающего костра освещали её смуглое лицо и блестящие чёрные волосы.

— Повезло нам, — говорил пожилой фигляр. — Как раз не хватало египтянки для представлений. У Жака зоркий глаз. Разглядеть создание в чёрном плаще в кромешной тьме.

— Не знаю, так уж ли ценна эта находка, — ответила его спутница, рыхлая, белокурая женщина средних лет, обмотанная пёстрыми тряпками. — Подумаешь, египтянка. Мало ли их бегает по Франции? Для чего она годится?

— Вот проснётся, расспросим. Такой красотке найдётся применение. На худой конец, заставим её плясать.

— Ты видел её ногу? Такие рубцы не от собачьего укуса, братец.

— Что ты хочешь сказать?

— Ты не сталкивался с парижским правосудием. Девчонка побывала в лапах у одного из самых знаменитых палачей. Ох, не нравится мне всё это. От плаща так и разит ладаном. Видно, вырвалась из постели какого-то духовника. Может, высадим её при первой возможности? Зачем нам лишние неприятности? Если она беглянка и её преследуют.

— Тогда вам придётся высадить меня вместе с ней, — раздался подростковый голос.

Гибкий, мускулистый мальчишка лет пятнадцати-шестнадцати сел на корточки у костра и принялся ворошить уголь.

— Жак, тебе пора спать, — пожурил его старый фигляр. — Завтра мы будем в Марне. День будет ясным, и мы надеемся собрать приличную толпу на площади.

— Я девчонку просто так не отдам, — последовал упрямый ответ. — Я её нашёл, и теперь она моя.

С этими словами мальчишка забрался в кибитку, улёгся рядом со спящей беглянкой и обхватил её рукой поверх плаща.

— Не хочешь её поцеловать? — спросила меня Виттория. — Она почувствует.