Пария

— Не очень. Но речь идет не о здравомыслии, Уолтер. Дело в том, что мы с тобой оба желаем вернуть наших умерших жен. Не задаром, конечно же. И не исключено, что мы подвергнем других людей опасности, хотя я сомневаюсь, уменьшит ли ее то, что вместо освобождения демона мы оставим его взаперти. Мы оба должны посмотреть правде в глаза: мы имеем дело с древней и непонятной мощью, которая руководит самим процессом смерти. Владыка Страны Мертвых, как его называют. Он и так собирается вновь принять правление, хотим мы этого или нет. Если мы оставим его на дне, то медный ящик в конце концов разъестся морской водой до такой степени, что демон сможет освободиться без чьей бы то ни было помощи. Если же мы вытащим его и оставим в музее или отошлем старому Эвелиту, то кто знает, как долго те будут в состоянии удерживать его. Даже Дэвид Дарк не смог этого сделать, а ведь именно он ввез демона в Салем. Так вот, с любой точки зрения положение безвыходное… Поэтому я и считаю, что мы оба должны хотя бы попытаться вернуть себе Джейн и Констанс.

Я был весьма доволен тем, что никто иной, кроме Уолтера, не слышал этой подленькой аргументации. В ней не хватало логики, в ней не хватало фактов, а прежде всего не хватало нравственности. Я не имел понятия, сможет ли справиться с демоном старый Эвелит. По словам Энн, он уже разработал какой-то план, в осуществлении которого должны были участвовать Квамус, Энид и другие ведьмы Салема. Я не знал также, действительно ли подвергся коррозии медный ящик. И, что самое худшее, я не знал, какое ужасное влияние может оказать Микцанцикатли на живых и мертвых, когда мы с Уолтером выпустим его на свободу.

Я подумал о самом Дэвиде Дарке, который буквально взорвался в своем доме. Я подумал о Чарли Манци, раздавленном скрежещущими надгробиями. Я подумал о помощи. Я подумал о миссис Саймонс, напрасно взывающей о помощи. Я подумал и о Джейн, улыбающейся, пышнобедрой и дьявольски сексапильной, о своей такой реальной, и все же нереальной покойной жене, которая восстала из гроба. Все эти видения перепутались в моей голове, вызывая страх, недоверие, угнетенность, апатию и ужас. Но у меня оставалась единственная надежда, за которую я с безрассудным упорством уцепился изо всех сил. Единственная надежда, благодаря которой я мог победить в себе голый страх перед трупами, оживленными Микцанцикатли, детьми проклятого демона, и ужасной опасностью, которая нависнет над нашим миром, когда древнее зло будет освобождено. Это была надежда на то, что я снова увижу Джейн, что, наперекор судьбе, наперекор всякой логике, снова буду держать в объятиях ее роскошное тело. Это была надежда, от которой я ни при каких условиях не мог отказаться, невзирая ни на какие последствия. И Микцанцикатли хорошо знал это, поскольку был демоном.

— Я все еще не представляю, как из этого сделать пакет акций, внезапно заговорил Уолтер.

— Это будет не так уж и трудно, — утешил я его. — Покажи своим клиентам фотоснимки „Вазы“ и „Мэри Роуз“. Скажи им, что это чертовски престижное предприятие. А потом еще объясни, что спасенный корабль будет выставлен на публичное обозрение, вероятнее всего, как главная достопримечательность в специально спроектированном парке отдыха. Не преувеличивай, Уолтер, пять или шесть миллионов — это не такая уж и большая сумма.

— Как раз столько стоит дерьмовенький фильм, — с достоинством буркнул Уолтер.

— Послушай, — сказал я серьезно. — Ты хочешь вернуть себе Констанс или нет?

Кельнерша поставила перед Уолтером запеканку с устрицами. Уолтер начал производить в тарелке раскопки вилкой так, будто внезапно потерял всякий аппетит.

— Можете взять еще салат, если хотите, — сказала кельнерша. Дополнительно платить не нужно.

— Спасибо, — буркнул Уолтер. Он устало, страдальчески посмотрел на меня через стол.

— А если из этого ничего не выйдет? — спросил он. — Если это только сон, иллюзии? Я поставлю крест на своей карьере и не верну Констанс.

— А если ты ничего не сделаешь, — ответил я, — то остаток жизни ты будешь говорить себе: „Я мог вернуть Констанс, но я очень боялся рискнуть“.

Уолтер прорезал корочку запеканки, и изнутри вырвался пар. Он ел молча, явно не обращал внимания на вкус, и был так голоден, что съел все. Он допил вино и громко забарабанил пальцами по столу.

— Пять или шесть миллионов, так?

— Примерно.

— Можешь мне дать точную смету расходов?

— Конечно.

Он вытер губы салфеткой.

— Сам не знаю, куда я лезу, — заявил он. — Но я могу, по крайней мере, пойти на дно с честью.

— Помни о Констанс, — напомнил я ему.

— Помню, — ответил он. — Именно это меня и беспокоит.

28