Парикмахерские ребята

«О крымских событиях конца 20-х годов (землетрясение силой 8-9 баллов), — читал Алехин, — остались самые разные свидетельства, например, недавно рассекреченный рапорт начальнику Гидрографического управления Черноморского флота по данным военных постов наблюдения и связи на мысе Лукула, Константиновском равелине (Севастополь) и в Евпатории. Приводим выписку.

„В море землетрясение сопровождается появлением огня: пост Лукула 0 ч. 42 мн. — столб пламени продолжительностью 5 сек., Евпатория 2 ч. 48 мн. — на море вспышки огня белого цвета, Севастополь 3 ч. 31 мн. — по пеленгу 255 вспышка огня высотой 500 м, шириной 1,5 морской мили, пост Лукула 3 ч. 41 мн. — по пеленгу 260 замечена огненная вспышка высотой около 500 м, шириной около 1 морской мили“».

«Что это было? Откуда на море гигантские всполохи огня? Что там могло гореть? — Алехин стопроцентно разделял тревогу и недоумение автора статьи. — Ответить на эти и на многие другие вопросы, проведя срочные исследования тогда, шестьдесят с лишним лет назад, было бы, конечно, легче. Увы, бесценные документальные свидетельства о необычайном явлении остались тогда недоступными для науки. С соответствующим грифом они легли в архивы ВМФ, хранящиеся в Ленинграде. В чем заключался секрет произошедшего? От кого? Вопросы, понятно, чисто риторические».

Алехин удивился: риторические? И несколько успокоился: «Теперь настали другие времена, многие архивы рассекретили. Правда, время все равно упущено, искать разгадку приходится по косвенным данным».

«К сегодняшнему дню, — утверждал автор статьи, — существует лишь одна, согласующаяся с указанными данными, версия: сильное землетрясение спровоцировало выход из глубины к поверхности моря и самовозгорание огромных количеств горючего газа. В журналах наблюдений очевидцы упоминают „вскипание спокойного моря“, „запах тухлых яиц“, „дым после огня“ и т. д. Полукилометровым факелом полыхал над морем, скорее всего, сероводород».

Чувствуя стеснение в сердце, невидяще подняв глаза на окна освещенных вечерним солнцем девятиэтажек, пытаясь вновь углубиться в плывущие перед глазами строки, Алехин узнал, что зараженность черноморских вод сероводородом известна вообще-то еще с конца прошлого века, первыми установили и измерили ее известные русские исследователи Андрусов и Лебединцев.

На последней фамилии Алехин споткнулся.

Лебединцева он знал — вздорный старик, всеми конечностями отмахивался от страховки, потом незастрахованным переехал в Омск. Впрочем, вряд ли родственник…

Как бы то ни было, Алехин узнал, что сероводородом поражено, обезжизненно более девяти десятых всего объема прекрасного Черного моря, причем содержание ядовитого газа в нем постоянно растет.

«Да что ж это такое? — испугался, прикинув, Алехин. — Я, значит, отдыхаю в Сочи или в Пицунде, купаюсь, гоняю медуз, а содержание ядовитого газа подо мной постепенно растет!» В 1974 году американские ученые (везде эти американцы, отметил про себя Алехин) вроде бы решили, что началось естественное затухание опасного процесса, однако оптимизм их (так им и надо, отметил про себя Алехин) оказался преждевременным. Верхняя граница сероводородной зоны по каким-то неясным причинам начала вновь подниматься, причем в ускоренном темпе. К концу 80-х (Алехин как раз ездил тогда впервые в Сочи) скорость подъема этой границы достигла двух метров в год. Аэробным, то есть еще содержащим живительный кислород, остается только верхний стометровый слой Черного моря. Надвигается невиданных размеров страшное экологическое бедствие. Не дай Бог, новое землетрясение — вскипит спокойное море, рванет газ, вот и утверждай после этого, что не горит вода. После такой вспышки все вокруг будет сожжено и отравлено, в воздух будут выброшены тысячи тонн серной кислоты. Кто определит, куда по воле ветров отправятся черные кислотные тучи, где обрушат они свой смертоносный груз?