Парикмахерские ребята

Светлаев не ответил. Стоял, насупясь, прикидывал, где может быть пиво. Всерьез настроился на отдых.

— Вот смотри туда, — указал Алехин. — Вон туда, за мой домик. Там переулочек, лужа поперек. Знаешь?

— Еще бы, — хмыкнул сержант. — Мой участок. Только там пивных точек нет.

— Пивных точек нет, только место все равно гнусное.

— Почему? — удивился сержант.

— Меня там вчера трое встретили.

— Кореша?

— Какие кореша! Алкаши проклятые. Всяко меня унизили, катали по грязи, сапогом пинали в лицо.

— Прямо в лицо? — сержант Светлаев с каким-то особенным профессиональным интересом смотрел на Алехина. — Что-нибудь отобрали?

— Не отобрали. Унизили.

— А-а-а, унизили… — интерес Светлаева спал. — Это что, Алехин. На сегодня есть города, где каждая вторая женщина изнасилована. Вот, Алехин, как подскочила преступность.

— То есть как это каждая вторая? — оторопел Алехин.

— А вот так.

— У меня в Кемерово три сестры. Это что ж, две из них уже изнасилованы?

— Ну, это как считать, — уклонился сержант от прямого ответа. — Если по четным, то одна, а по нечетным — две получается.

— Куда ж милиция смотрит?

— У меня нормально. У меня на участке тихо, — поставил Алехина на место сержант. При этом он смотрел на Алехина укоризненно.

— Да как же нормально, Сема? Я ж тебе говорю, вчера, в этом вот переулочке, встретили меня трое. Унизили. Сапогом пинали в лицо.

— Прямо в лицо?

— Ну да. Сколько мне повторять?

Ссора, в общем, получилась нелепая. Оба, конечно, погорячились.

«Ты тайну моего телефона разгласил!» — «А у тебя участок запущен!» — «У тебя на лице ни одной царапины нет!» — «А я говорю, ты запустил работу!» — «Ты органы, вижу, очерняешь, Алехин!» — «А ты, участковый, отказываешься меня защищать!» И так далее.

Позже, рассказывая мне всю эту историю, Алехин клялся, что вот не хотелось ему ссориться. И сержант ругался, но смотрел на него с некоторым недоумением. Оба они вроде как зациклились не по делу, а ведь до пива так и не добрались. Головы трезвые, ясные, только холодок в груди. Ну, он, Алехин, не знает, что там в груди у сержанта, но у него точно стыл такой холодок. Он и ругался, похоже, чтобы поскорее отделаться от Светлаева. Сперва шел к нему, звал на рака, а тут вдруг захотел отделаться. Хорошо еще, не превысил меру. Вот ляпни чего посильнее, сержант и свел бы его куда надо. Но до этого, к счастью, не дошло, хотя разошлись они крайне недовольные друг другом. Алехин, естественно, потопал домой, плюнул на безобразный прибор математика Н. и увидел, что кривую на экранчике снова зашкалило. Весь в предчувствиях он обернулся, хотел окликнуть сержанта. Светлаев твердой походкой уходил в тот самый злополучный переулок. Не вернешь.

IV

На работу Алехин решил не выходить. Чувствовал, не способен убедительно говорить с клиентами. Помня о раке, перерыл грязную, мокрую одежду, но рака не нашел. Простирнул одежду, развесил на веревке, натянутой между деревьями в садике. Кривую на экранчике прибора профессора Н. снова зашкалило, он снова сплюнул. Черт их знает, этих алкашей, припрутся еще: мы тебе рака давали, где рак? Зря, пожалуй, поссорился с сержантом.

Потом Алехин вспомнил про газетную вырезку, врученную ему пенсионером Евченко. И опять дохнуло на него холодком, ибо статья в газете так и называлась: «Когда взорвется Черное море?» Это что же такое?

«Судьба Черного моря, — прочел он, не веря своим глазам, — судя по результатам последних научных экспедиций, оказалась на весах жесткой, пожалуй, даже жестокой альтернативой: мы можем стать свидетелями небывалой экологической катастрофы, число жертв которой сегодня никто не возьмется подсчитать…»

«Никто не возьмется подсчитать? А математик Н.?» — глупо подумал Алехин.

И опять холодок тронул его душу: он-то тут при чем? Ему, Алехину, своих проблем мало? Зачем ему знать, горит или не горит вода, взорвется или нет Черное море?

Нет, решил он, надо идти к Светлаеву, помириться, покаяться: вот ходят тут всякие, угрожают, рака подсунули…

И вспомнил: нет рака. И на лице никаких следов. А ведь сапогом пинали. Тоже мне патриоты: наше — ваше. Гринпис! Это он так про тех алкашей подумал.