Парикмахерские ребята

А тут, значит, Зоя Федоровна. Видела летающую тарелку. А тарелка почему-то в форме шара. Зоя Федоровна, конечно, тарелку руками не трогала, но утверждала: зеркальная она. Вот, скажем, как елочная игрушка.

Метелки были в трепете и в восторге. Зеркальная! Как елочная игрушка! Зина, самая смелая, вспомнила, кто-то ей говорил: увидишь летающую тарелку, жди событий. Тася, голубоглазая, немножко замедленная, тоже вспомнила: она читала, летчик один встретил летающую тарелку, так из него весь кальций выветрило. Он без костей стал, ну как медуза. А метелка Ася всерьез заявила: некоторые, кто видел тарелку, начинают летать. Сами не знают, как у них это получается. Подпрыгнут и летят немножко.

— Вы что это? — совсем обиделась Зоя Федоровна. — Я на девятом этаже живу. На балкон выйду, обмираю. Летать!.

Метелки ахали. «Вера вела бы себя сдержаннее», — подумал Алехин.

Пользуясь ужасом и восторгом метелок, окруживших заведующую, Алехин прошел в маленький кабинетик Зои Федоровны и взялся за телефон.

Он звонил Соньке Лужиной.

Вот судьба.

Было время, могли они стать мужем и женой. Лет семь назад, он, Алехин, еще только начинал работу в Госстрахе. Правда, Сонька немного водила его за нос, все поглядывала на речника Косенкова. Ему, Алехину, позволяла, скажем, провожать себя, но если там пикничок какой, поездка на Обское море, то обязательно Косенков. Речник все же. Он, Алехин, последовательно застраховал все имущество Соньки, ее родителей, ее жизнь, он ей даже свадебное страхование устроил, а вышла она за Косенкова. Он раз в год к ней заглянет — продлить договора, она грустно взглянет на него: сволочь ты, Алехин. Будто это он во всем виноват.

Сейчас Сонька была ему необходима.

Ну почему так? Почему всех его соседей посносили, всех переселили в новенькие девятиэтажки, а его домик так и торчит на пустыре, как бельмо?

— Ну ты даешь, — сказал он в телефон, услышав заспанный Сонькин голос. — Как ни позвоню, ты дома. Сразу видно — начальница.

— Сволочь ты, Алехин, — ответила Сонька, благодушно позевывая. — Чего звонишь? А если б я не одна была?

— Нужен мне твой речник.

— А что тебе нужно? Сбесился?

— Тут сбесишься, — пожаловался Алехин. — Сонька, ты бы придумала что-нибудь?

Сонька знала, о чем он. Время от времени Алехину страстно хотелось переселиться. Бросить к черту деревянный домик, пожирающий уголь и дрова, дымящий на зеркальные окна девятиэтажек. Он был согласен на любую квартиру.

— Ты же начальница обменного бюро, — сказал он Соньке. — Ты же все можешь.

— Ты же знаешь, — ответила ему Сонька чуть ли не с удовлетворением, — эта твоя хибара, она под снос. Мы тебя даже на учет не можем поставить. Хоть в Совет Министров звони, никто тебя даже на учет не поставит.

— Не поможешь? — рассердился он.

— Сволочь ты, Алехин, — пропела ему Сонька скороговоркой. — Вот все было у тебя в руках.

У нее дети, у нее речник Косенков, а намекала: сам виноват. Намекала: со мной все было бы по-другому.

Он повесил трубку.

Что-то такое его тревожило. Он не мог понять — что. Не зеленые же эти, Гринпис, не будет он больше ходить по тому переулку, он сержанта Светлаева наведет на тот переулок. Но что-то тревожило его, что-то вторглось в его жизнь.

А, вспомнил он, это тот голос по телефону ВЧ. «Горит, Алехин, вода. Горит, к сожалению». Кто ему ответил? Он же свой номер набирал.

Он выскользнул из кабинета.

Метелки вовсю разошлись. Особенно Ася. Она самая молоденькая, немножко прихрамывает и пишет стихи. Однажды ее стихи были напечатаны в вечерней газете. Алехин вместе со всеми радовался, но и был несколько огорчен. За себя. Как-то Зоя Федоровна попросила его написать рекламную статейку все для той же вечерки, но из газеты, получив текст Алехина, позвонили: «Нельзя ли написать заново, текст настолько плох, что работать с ним невозможно».

Он не написал.

Ладно.

Он украдкой провел рукой по лицу. Ни синяков, ни царапин. Это его радовало. Сегодня позвоню Вере, решил он, пора кончать с испытательным сроком.

Настроение у него улучшилось.

— У меня с одним приятелем, — сказал он метелкам, — тоже случилась одна история.

Метелки обратили к нему свои худенькие лица, и Зоя Федоровна тоже царственно обернулась — все они знали: Алехин умеет рассказывать, а если в ударе, то умеет рассказывать хорошо.

— Ну вот, — начал Алехин, — был у меня приятель в Томске. Как-то не сложилась жизнь, его жена бросила.

Алехин знал, что метелки, как и сама Зоя Федоровна, любят, когда в правдивый рассказ вкрапляются такие пронзительные детали. Но приятель Алехина был, конечно, благородной души человек. Простой слесарь, но благородной души человек. Когда жена его бросила, он все ей оставил — квартиру и обстановку, сам скитался по друзьям, бывало, ночевал на железнодорожном вокзале. Потом начальство, жалея хорошего слесаря, выделило ему комнату в пустом, обреченном на слом доме — на месте бывшего аэропорта.

Там приятель Алехина и зажил.