Париж

Я хочу родить от тебя детей. Еще есть время. Тебе известно, что я обеспечена. Почему бы не облегчить себе жизнь? Почему бы тебе не завести детей от жены, которая любит тебя, вместо того чтобы прятать детей любовниц?

Но если ты решишь, что не этого хочешь от жизни, если ты не желаешь жениться на мне, тогда я, несмотря на всю мою любовь к тебе, оставлю тебя, чтобы найти того, кто даст мне то, чего я хочу и чего заслуживаю.

Подумай об этом.

Люблю тебя,

О.

– Она хочет выйти за меня замуж. – Передавая письмо Хэдли, Марк неопределенно пожал плечами.

– Это видно.

– Что ты думаешь?

– Это не худший вариант. Как ты к ней относишься?

– Она никогда не надоедает мне. В ней всегда есть что-то новое. Она обладает каким-то… – Марк искал нужное слово, – бесстрастным разумом.

– Холодным?

– Он зачаровывает меня. И еще я почему-то много работаю, когда она рядом.

– Женись на ней.

– Она старше меня.

– Это же не главное. И ее внешность не выдает возраста.

– Не знаю. Что скажут родители?

– Если ты женишься на женщине с деньгами и перестанешь попадать в неприятности, то, я уверен, они не будут возражать. – Для Хэдли вопрос был ясен. – Тебе просто нужно будет взять на себя определенные обязательства.

– Но я ни разу в жизни не имел обязательств, – возразил Марк.

– Пора начинать.

– Не знаю…

– Иначе ты потеряешь ее. Не думаю, что ее слова – пустая угроза. Она уйдет. – Хэдли пристально посмотрел на Марка. – Наверное, следует ответить вот на какой вопрос: ты сможешь жить без нее?

– Я могу жить вообще один.

– Слова настоящего художника. – Хэдли вздохнул.

– Ты так думаешь? – Марка это удивило.

– Говорят же, что большинство художников – чудовища. Не все, но большинство.

– Я о другом. Ты действительно считаешь меня настоящим художником?

– Ах вот ты о чем. – Хэдли улыбнулся. – Ну, по меньшей мере ты чудовище. Будь доволен уже этим.

Он вернул письмо Марку, и тот бросил листок на стол.

– Кстати, – сказал Марк, – я обещал Мари, что мы встретимся с ней на улице Лаффитт. Нам пора выходить. Об Ортанс я подумаю по дороге.

Галерея Воллара находилась буквально через пару домов от старой галереи Дюран-Рюэля. Ее владелец был не так приветлив, как Дюран-Рюэль, и, не в пример последнему, не поддерживал художников.

– Он просматривает работы, покупает много и задешево и продает быстро. Но у него тем не менее одна из самых интересных выставок, – просвещал Марк своего друга-американца.

Они немного подождали Мари, но она так и не появилась, и тогда они сообщили о своем приходе хозяину галереи.

Воллар был крупным бородатым мужчиной с проницательным взором. Марк попросил разрешения посмотреть Сезанна.

– Он намеренно проигнорирует мою просьбу и принесет что-нибудь другое, – шепнул он Хэдли, и точно, через несколько минут Воллар вернулся с полотном Гогена – сценой на Таити.

Молодые художники рассматривали странные, экзотические цвета.

– Как это мощно, – заметил Хэдли. – Потрясающе!

– Приходите через два месяца, – сказал Воллар. – Я организую большую выставку Гогена.

– Что еще вы бы хотели показать нам? – спросил Марк.

– Как насчет этого? – Воллар вынес небольшой холст с французским сельским пейзажем. В чем-то картина походила на живопись Гогена, но в ней присутствовала странная нервозность, некое космическое напряжение и страх.

– Кто это? – спросил Хэдли.

– Этот человек умер почти десять лет назад. Его картинами торговал брат. Малоизвестный художник, но хороший. – Воллар хмыкнул. – Я купил несколько штук. Еще не все продал. Они не дорогие. – Особого энтузиазма в его голосе не звучало. – Его звали Ван Гог.

– Не слышал о таком, – признался Хэдли.

– Почти никто не слышал, – сказал Марк. – Купи его холст, если тебе нравится. – Он улыбнулся. – Только не надейся заработать на нем много денег.

Они посмотрели еще несколько работ, надеясь, что Мари вот-вот придет, но так и не дождались и через полчаса ушли. По дороге обратно в студию Марка они завернули в кафе.

Мари ужасно злилась на себя. Она ходила с матерью за покупками и перепутала время. Оказавшись наконец в галерее Воллара, она узнала, что брат ушел десятью минутами ранее.

От галереи до студии Марка было не более пятнадцати минут пешком, и она решила зайти к нему и извиниться.

Дверь в подъезде была не заперта, поэтому Мари быстро поднялась по лестнице, а перед входом в студию постучала и прислушалась, но оттуда не доносилось ни звука. Мари толкнула дверь – она открылась.

– Марк? – окликнула Мари.

Тишина.

Очевидно, он еще не вернулся. Она не хотела уходить ни с чем и потому предпочла немного подождать. Ну а если он не придет в течение четверти часа, можно будет оставить ему записку.