Париж

Сейчас это было правдой. Но к зиме Якобу ценой нелегких трудов удалось это выяснить.

Аарон был далеко – в горных районах Савойи.

Если поначалу Наоми злилась и протестовала, то постепенно накал ее чувств ослабел до угрюмой подавленности. Ей вновь разрешили водить на прогулки маленького Якоба, к чему она отнеслась с полным равнодушием. Отец порой заставал ее сидящей рядом с братом у огня, но пока мальчик болтал, его сестра молча смотрела в пустоту.

Родители подозревали, что Наоми надеется получить весточку от Аарона, и потому бдительно следили за ней. Однако никаких сообщений не приходило, насколько они могли судить.

Наступил и миновал декабрь. Опять дороги покрылись льдом, на крышах лежал снег. В то темное холодное время года их дочь была погружена в пучину тоски.

Они пытались вести себя как обычно. Изо всех сил старались при ней быть веселыми. По вечерам, когда вся семья собиралась вместе, Якоб рассказывал сказки и истории, и Наоми слушала как будто с удовольствием. Если он вспоминал какую-нибудь шутку, услышанную на рынке, она могла даже рассмеяться. Тем не менее к началу серого января Якоб чаще видел на лице Наоми не радость, а уныние.

Однажды, вернувшись домой, Якоб застал дочь сидящей в одиночестве перед очагом. Она наверняка слышала, как он вошел, но не обернулась, как будто давая ему понять, что не желает его общества. И Якоб собрался уйти в свою контору, но затем, подумав, подошел к очагу и сел на скамью рядом с дочерью. Он ничего не говорил, только смотрел на темноволосую голову, грустно поникшую перед едва тлеющими углями. Наконец он нерешительно положил руку на ее напрягшиеся плечи и сказал:

– Мне так жаль, дитя мое.

Она ничего не ответила. Но, по крайней мере, не отодвинулась от него.

– Я знаю, ты несчастна, – негромко продолжил Якоб. – Я огорчен тем, что ты хочешь уйти от нас, но я понимаю.

– Правда в том, отец, что я больше не хочу жить в стране, где происходят такие вещи, – через некоторое время заговорила Наоми.

– Ах, – вздохнул Якоб. – Однажды раввин сказал мне: «Ты никогда не будешь в безопасности». И возможно, он прав. Тот, кто рожден евреем, нигде не обретет покоя, куда бы ни пошел.

– Почему мы стали христианами, отец?

И тогда, поскольку в тот момент ему показалось это правильным, он рассказал ей все. О предупреждении Ренара, о том, как мучился, решая, что делать, о том, как боялся за здоровье Сары, нерожденного ребенка и самой Наоми, о том, как принял крещение и как тяжело ему это все далось. Все до конца.

– Может быть, я совершил ошибку, дитя мое, но я это сделал, и таковы причины, побудившие меня так поступить. А теперь оказалось, что этим я причинил тебе огромное горе, чего я никогда не хотел. Прости меня.

Когда он закончил, Наоми долго сидела неподвижно. Якоб терялся в догадках: не рассердилась ли она на него еще сильнее?

– Я не знала, – сказала она наконец.

– Это было так опасно, что я не мог тогда тебе открыть всего. Но иногда мне казалось, что, может быть, твоя мать что-то тебе рассказала.

– Нет. – Она покачала головой. – Ничего не рассказывала.

Он убрал руку с ее спины, пока говорил. Теперь он сложил обе ладони у себя на коленях и тоже уставился в потухший очаг. Потом вдруг ему на шею легла рука дочери, и, когда он обернулся, она опустила голову ему на плечо:

– Я понимаю, отец, почему ты сделал то. По-твоему, это было необходимо.

– Очень на это надеюсь, – с чувством ответил он.

– Ты ведь знаешь, что я всегда буду любить тебя? – спросила она.

Он посмотрел ей в глаза, и она улыбнулась.

– Всегда, – повторила Наоми. – Ты лучший отец на свете, правда.

Якоб не мог ничего говорить от переполнивших его чувств, только сжал ее ладонь в своей. Ее слова значили для него почти столько же, сколько рождение сына. Или даже больше.

С того дня Наоми как будто стала менее грустной. Жизнь понемногу налаживалась. Когда пришла весна, Якоб опять спросил Сару, не считает ли она, что теперь им можно начать подыскивать мужа для дочери.

– Давай подождем еще немного, – посоветовала жена.

– Оставлю этот вопрос на твое усмотрение, – принял разумное решение Якоб.

– Думаю, она готова, – сказала Сара мужу в конце мая.

И через несколько дней сама Наоми непринужденно заметила отцу:

– Я не тороплюсь замуж, отец, но когда придет время, может, нам стоит подумать о сыне Ренара. Я доверяю ему, и он мой давний друг.

Якоба уговаривать не требовалось. Буквально на следующий день, встретив Ренара на улице, он зашагал рядом. После обмена приветствиями и вежливых расспросов о семьях и делах Якоб отозвался о старшем сыне Ренара как об очень воспитанном и приятном молодом человеке.

– И я, кстати, тоже доволен тем, какой девушкой стала Наоми, – добавил он в заключение.

Они прошли вперед несколько шагов, и только потом Ренар повернул голову, чтобы внимательно посмотреть на друга.