Париж

Каменский Анатолий Павлович Париж

Анатолий Каменский

Париж

1

Мимо блестящих магазинов Avenue de l'Орега, не останавливаясь, шли двое: девушка в черных бархатных туфлях и Русский, приехавший в Париж три дня тому назад. Кажется, он еще не рассмотрел ее лица, и было ей, может быть, четырнадцать лет, может быть, восемнадцать (тогда носили узенькие и особенно короткие юбки), но шел он за ней упорно уже целых полчаса. Он не преследовал и не догонял ее, и расстояние между ними не уменьшалось. Девушка вела Русского куда-то далеко от бульваров, где в этот вечерний час сосредоточена вся парижская толпа, и он думал, что вот эту самую девушку любили и воспевали Альфред де-Мюссе, Верлен, Мопассан. Когда они вместе миновали круглые темные ворота Лувра, и перед ними неожиданно раскрылась вся розовая и вся золотая от заката площадь Тюльерийского сада, девушка, точно опьяненная лучами, приостановилась, и Русский, невольно догнав ее, увидал ее лицо.

2

Да, это были горячие, красновато-коричневые глаза настоящей Иветты, и он видел их в первый раз за три дня жадной и суетливой беготни по бульварам, по кафе, по магазинам. Да, это были губы настоящей Сюзанны, губы изысканно наивного и уже грешного рисунка, губы умевшие смеяться и целовать еще в те времена, когда Лютеция не была Парижем. Посмотрев в ту сторону, где, окруженный кучкой любопытных, известный всему Парижу старик кормил хлебом воробьев, девушка ласково улыбнулась и, не заметив устремленного на себя взора своего преследователя, снова пошла вперед, а Русский за ней. Но и теперь, хотя он уже знал ее лицо и шел уже не машинально, как раньше, за ее постукивающими бархатными каблучками, ему не хотелось сокращать расстояние между ней и собой. Еще раза два они остановились: сначала перед новой кучкой любопытных, окруживших какого-то юношу в берете, который ползал по тротуару и рисовал карикатуры на асфальте мелом и угольным карандашом; потом -- перед группой молодых рабочих, устроивших на другом тротуаре импровизированный бег в мешках.

3

Все это -- и старик, кормивший воробьев, и тротуарный карикатурист, и рабочие в мешках -- вдруг показалось Русскому чем-то необычайно интересным и близким, как будто ласковое любопытство в глазах девушки и добрая улыбка ее губ сразу все примирили и разрешили. Да, ведь, это же его родной Париж, Париж, впитанный с детства уже в далекой России, вместе с курьезными заводными игрушками, песенками гувернантки, истрепанным томиком "Misérables" и даже учебником Марго. Это милый русскому сердцу Париж, живущий на улице, бегущий от перекрестка к перекрестку, ко всему бесконечно любопытный, где все со всеми знакомы, и у всех какой-то общий необыкновенно добрый дядя и очень полная добрая тетя и даже страшная "собака садовника" совсем не больно кусает. И как бы бешено ни мчались автомобили, как бы яростно ни выкрикивали газетчики "La Presse" и "La Patrie", как бы угрожающе ни скашивали взгляды монмартрские сутенеры, Париж весь живет какой-то общей семьей, и никто никого и ничего не боится.

4

Но тут Русский потерял из виду свою Иветту. Как раз вереница мчащихся автомобилей навсегда разлучила их. Навсегда и на одну минуту, потому что Русский тотчас же столкнулся с другой Иветтой, такой же тоненькой, в таких же чулках паутинкой и даже в таких же черных бархатных туфлях, ибо их тогда носили все парижанки. Ему показалось, что это сестра Иветты, немного старше, но еще красивее и еще повелительнее в своем зове за собою. И только найдя и потеряв еще с десяток Иветт и Сюзанн и вернувшись в отель, Русский понял, что вместе с ним весь Париж бродил взад и вперед целый вечер за какой-то одной Иветтой, с одним и тем же лицом, с единственными, неповторяемыми красновато-коричневыми глазами и губами, умеющими целовать и смеяться.

5

Париж -- город страстного и нежного обожания женщины, разлитого во всем, начиная с архитектуры "Notre Dame" и кончая витринами модных магазинов, обожания, повергающего к ногам женщины и подвиги ума, и творческий экстаз художников, и политические карьеры. Вот почему Русский не виноват в том, что с четвертого дня своего пребывания в Париже, и только в Париже, и только вместе с Парижем, он научился искать, находить и по настоящему везде и во всем обожать женщину, видеть в ней искреннего, наивного и доброго ребенка, устанавливающего своей доверчивой властью, доверчивым смехом и любопытством истинные законы порядка и свободы. И, вернувшись в Россию, он уже не мог забыть и никогда не забудет ласковой улыбки и прозрачного взгляда девушки, объяснивших ему великую и вечную сущность Парижа.

6

Не потому ли у Русского леденеет сердце при одной мысли, что целые полчища немецких хамов могут устремиться по улицам Парижа в погоню за девушкой с прозрачными глазами и настигнуть ее где-нибудь у полуразрушенных ворот Лувра?!

----------------------------------------------------

Впервые: журнал "Пробуждение", 1915, No 1.