Париж 1914 (темпы операций)

Например, все показания Кюля и его литературные работы, написанные впоследствии, являются его личной апологией. Но как ни тонко сплетена эта сеть самооправдания, она не в состоянии прикрыть основное объективное содержание хода мыслей и действий его самого 9 сентября. Кюль утверждает, что он лично был против отступления, что мысль об отступлении была вообще привнесена Хенчем, что до его приезда об отступлении вообще не думали. Когда Хенч заговорил об отступлении, Кюль усиленно будто бы возражал. Доводы, которые, по его собственному изложению, приводились им, весьма характерны для суждения о действительном положении 1–й армии, «отступление в этом положении было бы очень опасным, в особенности если учесть, что части армии совершенно перемешались бы, и она (армия) до крайности была бы истощена». Несмотря на условную форму этого суждения, оно ясно указывает на чрезвычайно тяжелую ситуацию 1–й армии. Но дальше Рейхсархив сообщает нам еще более поразительную весть: «Генерал-квартирмейстер поддержал соображения генерала Кюля весьма настойчиво и указал в особенности на то, что для проведения наступления сил достаточно, но при отступлении они могут отказать». Это какой-то анекдот. Армия истощена до такой степени, что отступать не может, а может держаться, лишь наступая. Если такие выражения были допущены в той тяжелей обстановке, это еще можно понять, но приводить их всерьез теперь, значит смешить людей. Но и другой аргумент в своем роде замечателен тем более, что он подтверждается последовавшим приказом. 1–я армия, по заявлению ее начальника штаба, не могла отступать левым крылом на Фим, как предлагал от имени германского главного командования Хенч, но только на Суассон (что и имело место в действительности). Почему же 1–я армия не могла отступить к Фим? Очевидно потому, что противник, уже переправившийся через Марну, не дал бы сделать этого. Тем самым Кюль подтверждает, что еще до согласия его с приказанием Хенча была очевидна невозможность примкнуть ко 2–й армии где-то у Марны, так как прорыв в брешь стал реальным фактом. Запомнив это, посмотрим, как мотивирует Кюлъ свое согласие выполнить приказ Хенча. Оно последовало якобы лишь после того, как Хенч заявил о том, что 2–я армия уж начала отступать, и что она была «превращена в шлак» (опять выплыло это крылатое словечко). При этих обстоятельствах генерал-майор Кюль счел себя обязанным подчиниться, как он пишет, «не потому, что дело шло именно о приказе — я не побоялся бы его отклонить, — но потому, что после определенных указаний о положении „разбитой“ и отступающей 2–й армии оставление 1–й армии на Урке было бы уже невозможным. Даже победа над Монури не могла бы нас спасти от охвата превосходящими силами на левом фланге и от того, чтобы быть отрезанными от всего войска, 1–я армия стояла бы тогда обособленной». Отсюда ясно видно, что ссылка на приказ, отданный Хенчем от имени германского главного командования, вообще ни к чему: Кюль считал вполне возможным отвергнуть его. Но еще более интересно указание на то, что обособленно 1–я армия не могла бы держаться, ввиду наличия подавляющих сил противника на ее левом фланге; и это даже в случае победы правого крыла. Но ведь 1–я армия была уже обособлена 9 сентября; как заявил сам Кюль, 1–я и 2–я армии уже не могли непосредственно примкнуть к флангу. Значит, оставалось лишь отступать, совершенно независимо от приказа, отданного Хенчем. О том, что все складывалось к принятию решения об отступлении, говорит и полное отсутствие со стороны Кюля попытки проверить действительное положение во 2–й армии и снестись непосредственно с германским главным командованием.

Линия поведения подполковника Хенча была наиболее последовательной и четкой. Для него, очевидно, была совершенно ясна необходимость отступления 1–й армии еще до начала переговоров с Кюлем. Обычно приводимая при изложении событий тирада, в которой мотивировалась необходимость отступления, нами не воспроизводится, так как ничем нельзя доказать, что она действительно была сказана. Но это не имеет никакого значения, так как основное содержание выступлений Хенча в Марейле совершенно очевидно: от имени главного командования он приказал отступать левым крылом на Суассон (а не на Фим, как намечалось первоначально).

Роль Клюка свелась к утверждению решения об отступлении. Поскольку нам известна уже самостоятельность действий этого генерала, ясно, что необходимость приказа не вызвала у него и тени сомнения.