Париж

Под аплодисменты собравшихся зрителей первая колонна такси делала круг почета вокруг Триумфальной арки, а потом по две, по три, по четыре машины разворачивались и уносились по Елисейским Полям в сторону Лувра и дальше на восток, к линии фронта.

Молодые парни в кепи, синих куртках и красных брюках выглядели блистательно – совсем как в славные времена наполеоновской армии. С каким галантным щегольством они махали и салютовали из своих авто, проезжая мимо восторженной толпы! Это было так ярко, так стильно, так по-французски. Всего лишь несколько дней назад парижане были перепуганы и готовы бежать, но этот жизнерадостный и безумный парад, казалось, придал им смелости. Когда дюжина автомобилей разом отъехала от Триумфальной арки и вывернула на Елисейские Поля, приветственные крики переросли в рев.

Тома не сводил глаз с проезжей части. Робер был в какой-то из машин, но кто знает, в какой именно! Он сказал сыну, где они планируют стоять, так что Робер тоже будет искать их, если, конечно, сумеет занять в автомобиле место с нужной стороны.

Несколько раз Тома хватал Пьера за руку, думая, что видит старшего сына, и Пьер был готов замахать изо всех сил, но снова и снова Тома мотал головой. И он чувствовал, что Пьер, при всей своей любви к брату и желании попрощаться с ним, начинает скучать.

Но потом наконец он увидел его. Тома был уверен, что это Робер сидит сзади в проезжающем такси и смотрит по сторонам, выискивая взглядом родных.

– Робер! – крикнул Тома так громко, что его услышали бы и на авеню Гранд-Арме. – Браво, Робер!

И он замахал ожесточенно с края тротуара, и Пьер с Люком тоже. Им показалось, что человек в такси приподнял руку в ответ, но, очевидно, там было слишком тесно для более активных действий. И через миг машина уехала.

– Думаю, это был он, – заявил Тома.

– Да-да, он, – подтвердил Люк.

– Он видел нас? – спросил Пьер.

– Несомненно, видел, – ответил Люк.

Было ясно, что он и Пьер готовы возвращаться домой.

– Вы идите, – сказал им Тома. – Я подожду еще немного. – Он по-прежнему не отрывал глаз от вереницы автомобилей.

– Зачем? – спросил его брат.

– Ну… на всякий случай. Вдруг это был не он.

– Это был он, – заверил Люк.

Но Тома промолчал. Люк и Пьер ушли, а Тома Гаскон остался стоять, вглядываясь в каждую проезжающую машину. Потому что он очень боялся ошибиться и уйти раньше времени: вдруг Робер поедет позже и тогда ему никто не помашет? Ведь неизвестно, что может случиться с ним там, на фронте. И потому он махал каждый раз, когда в очередном такси видел кого-то похожего на сына.

Толпа вокруг постепенно редела. Тома провел у Триумфальной арки еще час. Наконец проехала машина с одиноким стариком в цилиндре, после которой уже больше никто не появлялся, и тогда он тоже ушел.

Дома его ждал Пьер с сообщением от Люка: брат просил Тома зайти к нему в ресторан.

Люк сидел один за столом и пригласил Тома сесть рядом, потом налил ему стакан вина.

– Я тут думал, брат, – сказал Люк. – Эта большая атака на Марне – тут ведь как повернется…

– Само собой.

– Если она провалится, то немцы будут здесь уже через неделю. Что тогда станешь делать?

– Не знаю. А ты?

– Подам им ужин. – Люк пожал плечами. – Что еще делают в ресторане?

– С этой точки я как-то на дело не глядел.

– Но что, если мы остановим их на Марне или где-то еще в восточной части страны? Все думают, что эта война быстро закончится – так или иначе. Если они правы, то надо только ждать. А если она затянется? Что тогда?

– Тогда, может, и Пьера призовут.

– Не только мальчишек вроде Пьера – призовут всех. Будет всеобщая мобилизация, я слышал, как говорили об этом офицеры. Тебе уже за пятьдесят, ты слишком стар. Но меня, вероятнее всего, призовут.

– Ты думаешь?

– Практически уверен. И поэтому принял решение. Подожду еще немного, но если мы остановим немцев, то я пойду добровольцем.

– Почему?

– Если ты доброволец, то к тебе лучше отнесутся, может, позволят выбрать род войск или часть. А тех, кто дожидается повестки и против воли идет в армию, ничего хорошего там не ждет. Обычно так бывает. – Люк задумчиво смотрел на брата. – В общем, если это случится, Тома, то я хочу отдать вам с Эдит кафе и ресторан.

– Но это же совсем не по моей части.

– Тома, если война будет долгой, жизнь станет совсем другой. Не думаю, что люди будут много строить, и к тому же ты не молодеешь. Могут возникнуть проблемы с продовольствием. Вспомни осаду Парижа в семидесятом году – люди умирали от голода. С рестораном у тебя будет больше шансов пережить военное время, чем у очень многих горожан. А потом, после войны, ресторан останется твоим, кто бы ни победил.

– Не знаю, Люк. – Тома одолевали сомнения. – Это не совсем мое. И Эдит…

Не требовалось заканчивать фразу. Но дело было не только в том, что Эдит всегда недолюбливала Люка. Между братьями тоже возникло отчуждение – с тех пор, как Тома стала известна ужасная тайна младшего. Вслух ничего не было сказано, но они оба знали это. Даже в отсутствие Люка Тома не хотел заниматься его делом и ни в коем случае не стал бы его партнером.