Париж

– Не переживай, – сказал Люк, без труда читая мысли брата. – Меня, скорее всего, убьют. Но я не буду первым, – добавил он негромко.

Тем же вечером Тома рассказал Эдит о предложении брата, и она, неожиданно для Тома, отнеслась к нему с энтузиазмом.

– Но только если самого Люка там не будет, – поставила она единственное условие.

– А я думал, что ты будешь против, – заметил он.

– Почему? Мы станем жить гораздо лучше, чем сейчас.

– Люк думает о том, что может погибнуть.

– Тогда убедись, что он завещает дело тебе. Нужно, чтобы были оформлены все бумаги.

Такие отношения были Тома не по душе. При следующей встрече с Люком ему пришлось пересиливать себя, чтобы передать слова жены. Однако брат только улыбнулся и сказал, что Эдит абсолютно права.

– Вот, передай это ей.

И Люк вручил Тома копию своего завещания вместе с именем и адресом адвоката.

Вскоре стали поступать первые известия о великом сражении на берегах Марны. Французское командование узнало, что германские силы под Парижем оказались разорванными благодаря маленькому отряду авиаторов и их хрупким бипланам. Французские и британские войска, усиленные парижскими резервистами, которые прибыли на фронт на такси, хлынули в прорыв. Бои шли отчаянные, обе стороны несли огромные потери. Но меньше чем через неделю немцы отошли на северо-восток до реки Эна в Пикардии и Шампани. Там они начали строить мощную линию окопов и заняли оборону. Париж был спасен.

Однако потери оказались катастрофическими. Только за эту неделю боев Франция лишилась четверти миллиона солдат, из них восемьдесят тысяч погибли. При таких экстремальных обстоятельствах не всегда удавалось вести точный учет и, по крайней мере в первое время, оповещать семьи погибших.

Прошла целая неделя после окончания Марнского сражения, а новостей о Робере все не поступало. Люк Гаскон добровольно ушел в армию. Свое решение он взвесил очень тщательно.

Уже со всей определенностью стало ясно, что Германия не сумеет быстро покорить Францию, как планировалось. Более того: теперь кайзер оказался вынужден воевать на двух фронтах одновременно – на равнинах Франции и Фландрии на западе и в России на востоке. Все еще оставался шанс, что война будет короткой, но Люк считал иначе. А значит, понадобятся новые рекруты, причем в самое ближайшее время.

Вербовочный пункт расположился возле вокзала де-л’Эст в нескольких наскоро возведенных деревянных постройках. Там Люк нашел толпу: люди собирались группками, обменивались несколькими фразами, а потом пристраивались к очереди, змеившейся от двери. Поскольку Люк никуда не спешил, то решил сначала оглядеться.

Тут собрались самые разные люди. Большинству было за тридцать. Это и понятно, догадался Люк: всю молодежь призвали раньше и уже направили в резерв. Мелькало несколько рабочих, но другие – в костюмах и даже в соломенных шляпах – более походили на клерков и продавцов. Люк наблюдал за ними, разглядывая лица, и вдруг одно из них показалось ему знакомым.

Кто же это? Лицо из далекого прошлого, в этом Люк не сомневался. Он всегда гордился своей памятью на людей, но все равно ему пришлось как следует подумать, прежде чем он понял, кто это.

Тот странный человек, который ночью таился в засаде на улице Бель-Фёй. Тот самый, который хотел убить армейского офицера Роланда де Синя и которого он так успешно напугал в Булонском лесу. И затем в памяти Люка всплыло и его имя: Ле Сур. Точно.

Люк прикидывал, спрятаться или нет, но потом вспомнил, что Ле Сур ведь даже не знает, какую роль он, Люк, сыграл в той маленькой драме. И никогда не видел его, за исключением одного раза – в «Мулен Руж». Люк от природы был любознателен, и ему захотелось выяснить, каким человеком стал по прошествии стольких лет Ле Сур и зачем пришел на вербовочный пункт. Поэтому он осторожно приблизился и позволил Ле Суру его заметить.

Как он и думал, никакой реакции не последовало. Ни проблеска узнавания. Тогда он подошел к Ле Суру и кивнул:

– Решили рискнуть?

– Угу.

– Я слышал, – дружелюбно продолжил Люк, – что, когда начнется всеобщая мобилизация, заберут всех до сорока пяти лет.

– Я тоже такое слышал.

– А вот вам сколько лет, позвольте узнать?

– Сорок. А вам?

Люк быстро прикинул. На деле Ле Суру должно быть ближе к пятидесяти, чем к сорока. Очевидно, слишком хочет воевать, раз решился срезать себе десяток лет. Наверное, потому-то и предпочел пойти добровольцем, а мобилизации дожидаться не стал: она связана с тщательной проверкой всех документов и его могли бы не взять как слишком старого. Тогда как к добровольцам подход иной: записывали всех, лишь бы на вид были здоровы.

– Мне тридцать девять, – сказал Люк. – Вы знаете, я долго думал, прежде чем прийти сюда, на вербовочный пункт, и мне интересно: а что вас привело сюда?

– Я социалист. – Ле Сур пожал плечами. – Нас не устроит, если войну выиграет германский кайзер.