Париж

Эти слова, по-видимому, выражали общепринятую точку зрения.

Но Мари ее не разделяла. Для человека с ясным, как у нее, умом было очевидно: люди склонны принимать временное ослабление угрозы за признак ее отступления. Такова человеческая природа.

Тем не менее даже она не предвидела того развития событий, которое кардинально изменило жизнь семьи. Случилось это на исходе марта.

Мари только что вернулась на улицу Бонапарта после визита к Марку, когда принесли телеграмму от Шарли. Адресовал он почему-то свое послание не отцу, а ей. В телеграмме сообщалось, что у Шарли в нескольких местах сломана нога и ему требуется помощь.

– Почему, черт возьми, он послал телеграмму тебе, а не мне? – спросил Роланд, не столько рассерженный, сколько озадаченный.

Мари не стала ничего ему говорить, но сама сразу все поняла.

В аристократическом мире Роланда мужчина может обладать всеми благами мира, но, когда дело доходит до ранения в бою, он должен надеяться на мастерство армейских докторов и не жаловаться. На самом деле Шарли не воевал, а попал под гусеницы танка во время маневров.

– Военные врачи знают, что делают, – заявил жене Роланд. – Если он будет хромать, значит будет хромать. Ничего позорного в этом нет.

Мари промолчала и направилась к телефону. Спустя час она уже знала имя лучшего хирурга в Париже, дозвонилась в его приемную и обо всем договорилась. Она даже лично поговорила с полковником, командиром Шарли. Используя по мере надобности то преимущества своего общественного положения, то навыки, полученные за время руководства «Жозефиной», она сумела немного припугнуть и очаровать полковника. Тем же вечером Шарли, уже несколько успокоившегося, увезли из части на «скорой помощи». Когда Мари узнала, что лучший хирург оперировал не только в известной парижской больнице, но и в Американском госпитале в Нейи, то добилась, чтобы Шарли поместили именно туда.

– В Нейи ему будет удобнее, – твердо заявила она.

– Женщинам не следует вмешиваться в такие дела, – ворчал Роланд, но Мари догадывалась, что в душе он доволен и удивлен ее предприимчивостью.

Весна 1940 года была красивой и необычайно теплой. Каждый день Мари, отправляясь в госпиталь навестить Шарли, просила водителя сделать круг по тихим бульварам и авеню Нейи (больше всего она любила бульвар Инкерман), чтобы полюбоваться тем, как каштаны покрываются листвой и выпускают – очень рано – белые бутоны.

Операция прошла успешно. При условии, что дальнейшее лечение будет правильным, и если от Шарли не отвернется удача, можно было надеяться, что он избежит хромоты.

– Но вы должны проявить терпение, – говорил ему доктор. – На восстановление потребуется время.

К середине апреля было решено, что вместо прохождения курса в санатории Шарли вернется в квартиру на улице Бонапарта, где за ним будет присматривать нанятая Мари сиделка.

В дом потянулась цепочка друзей, желавших навестить раненого, а когда гостей не было, Шарли постоянно говорил по телефону. Отец каждый день читал ему газеты и обсуждал новости. Мари играла с ним в карты. Казалось, Шарли сохранял бодрое расположение духа, но потом возникло одно досадное обстоятельство.

Началось все с пустяка. Один из приятелей сделал вид, будто считает его травму последствием неудачного спуска на лыжах. Через день шутка обошла всех знакомых. Подразумевалось, что это не более чем безобидное поддразнивание, тем не менее она отражала то, что окружающие думают о Шарли: богатый аристократ, который ищет развлечений в спорте.

Вероятно, Шарли и не возражал бы против такого мнения, если бы не ситуация в мире.

Дело в том, что в апреле Гитлер снова начал действовать. На этот раз объектом его устремлений стала Скандинавия: Дания и Норвегия пали, их монархи были вынуждены признать германское господство. В Англии Чемберлена на посту премьер-министра сменил более воинственный Черчилль.

– Мне нужно быть в строю, мы вот-вот начнем воевать, – стонал Шарли. – А все будут говорить, что меня там не было из-за дурацкой лыжной травмы.

– По-моему, никто не верит, будто Франции придется воевать, – утешала его Мари.

Она говорила правду. В эти теплые майские дни парижане стали собираться за столиками перед кафе и наслаждались солнечным светом, как будто Гитлер и его армии существовали в какой-то другой вселенной.

– Но ты – ты думаешь, что война будет, да? – уточнял Шарли, и она не могла отрицать этого.

С Роландом Мари была откровенна:

– Я так счастлива, что он сейчас не на фронте.

Разумеется, ни в чем подобном Роланд признаться не мог.

– Мальчик не может идти в бой на костылях, – проговорил он, – и больше не о чем рассуждать.

Французская кампания Гитлера началась десятого мая. Волна блицкрига прокатилась через Бельгию, Голландию, крошечный Люксембург и Арденны. Немецкие танковые и моторизованные дивизии ворвались во Францию через разрыв между линией Мажино и франко-британскими силами, охраняющими северные прибрежные равнины.