Париж: анатомия великого города

Однако даже самые патриотично настроенные парижане заявляли, что разочаровались в политиках и государстве, что с радостью примут Гитлера, как горькое, но необходимое лекарство от болезней общества. Так же думал и Селин, который в «Bagatelles» и других памфлетах высказывал общепринятое мнение, что полная катастрофа лучше нынешнего унижения. Были и другие, более изощренные и образованные интеллектуалы, чем Селин (например, влиятельные писатели и критики Робер Бразийяк и Люсьен Ребате), которые по своим причинам поддерживали идеи нацизма — из эстетических симпатий, ненависти к состоятельным буржуа, антисемитизма или простого стремления следовать за сильным лидером. Странным образом французский перевод «Mein Kampf», имевший хождение в Париже, опускал те сентенции Гитлера, где автор утверждал, что Франция является историческим врагом Германии, как географически, так и по сути своей. Результатом слепоты интеллектуалов стало крайнее ожесточение борьбы между правыми и левыми, и без того усиленной гражданской войной в Испании 1936 года: в конце концов все отношения между политическими противниками были прекращены, а сами они называли себя революционерами.

Среди тех левых, которые пытались изнутри постичь природу фащизма, был писатель и критик Жорж Батай, оказавший значительное влияние на поколение Мишеля Фуко и ставший связующим звеном между модернистским авангардом начала XX века и меланхолическим скептицизмом эры постмодернизма. В те годы Батай служил скромным архивистом, но приобрел известность сначала как автор рассказа «История глаза», порнографической истории о подростковом петтинге и убийстве, — а затем благодаря общественным диспутам с сюрреалистами и самим Андре Бретоном (назвавшим Батая «сексуальным извращенцем»).

В 1935 году Батай начал работу над романом «Голубой небосвод». Главный персонаж книги — разочарованный левый по имени Тропман (имя позаимствовано у убийцы XIX столетия, которым крайне интересовался Рембо). Герой большую часть времени проводит за выпивкой или в похмелье, посреди являющейся ему сквозь пелену пьяного угара умирающей Европы. Он путешествует из Лондона в Париж, из Парижа в Барселону и наконец на родину Маркса в Трир, где на кладбище в суицидальном некрофилическом бреду занимается сексом со своей любовницей Дороти по кличке Грязнуха, которая притворяется мертвой, в то время как мимо проходят нацистские молодчики.

Этот роман по сей день остается достойным прочтения откровенным рассказом о Европе, стремящейся уничтожить саму себя. Батай весьма выразительно описывает опасную, нестабильную атмосферу Парижа, где революционно настроенные левые ссорятся между собой, обнаруживая полную беспомощность перед силами, ведущими цивилизацию к разрушению. Пьяный Тропман слоняется по столице, куда его только не заносит: от самых модных баров Монпарнаса, где его тошнит от бормотанья интеллектуалов, сливающегося в нестройный гул, и до грязнейших борделей, где среди шлюх он ищет смерти в бесчисленных стаканах виски.

Батай утверждал, что фашизм является скорее религиозной, нежели политической проблемой. Эта мысль вдохновила его основать в 1935 году совместно с другом и художником Андре Массо журнал и тайную организацию «Асефаль», задачей которой было создание и изучение общества, в котором религия и ритуалы веры подменены культом вождя. Однако Батай не открыл никому истинного плана: высшей ступенью посвящения должно было стать убийство, и убийство настоящее, — человеческое жертвоприношение. Избранному всеми члену «Асефаль» предстояло принять смерть от Батая во время специального общего ритуала. Это преступление было призвано объединить членов сообщества обетом молчания и общей скорбью, которые, как считал Батай (основываясь на «Золотой ветви» Дж. Фрэзера — модном тогда среди политиков-интеллектуалов чтении), лежат в основе всякой религии, в том числе и фашизма.

Никакого убийства не произошло. Когда уже в 1950-х годах Батай был редактором влиятельного журнала «Critique» и пользовался авторитетом в интеллектуальных кругах Парижа, он объяснял свою попытку основать новую религию. Только так, утверждал он, можно было постичь психологию фашизма, погрузившись в реальное переживание священного террора, а не с помощью псевдонаучных теорий, основанных на философских спекуляциях.

Неудивительно, что в свое время и Батай, и Жан Поль Сартр, и другие посещали лекции о Гегеле, которые читал русский иммигрант Александр Кожев. Вниманию слушателей предлагалась необычная трактовка идей немецкого философа (ее часто называют «террористическим» восприятием Гегеля), принимающая насилие и разрушение как необходимые и жизненно важные условия исторической диалектики. Согласно такому подходу, марксизм и нацизм имели одинаковые этические ценности. Опасные игры Батая с «Асефалем» были попыткой испытать настоящее, живое переживание, созвучное с идеями «террористического» восприятия Гегеля. Позднее сам идеолог «Асефаля» назвал историю с тайным обществом «безумием».