Париж: анатомия великого города

Парижанки низших сословий были таинственны и опасны не в меньшей мере, чем мужчины. Женщине из рабочих кварталов доверять было нельзя ни в коем случае, хотя для секса она подходила, как никто. Parisienne низших сословий в XIX веке превратили в parigote, таких считали не иначе как каргами, которые без колебаний обругают и оскорбят всякого почтенного буржуа, попавшегося им на пути. В то же время еще с середины Средних веков бытовало мнение, что эти женщины — невероятно искусные любовницы. Франсуа Вийон, большой поклонник шлюх, написал посвящение Толстухе Марго (La Grosse Margot):

Но стихла ссора — и пошли забавы.
Меня так начинают щекотать,
И теребить, и тискать для растравы,
Что мертвецу — и то пришлось бы встать.
Потом пора себе и отдых дать,
А утром повторяются событья.
Марго верхом творит обряд соитья
И мчит таким галопом, что, ей-ей,
Грозит со мною вместе раздавить и
Притон, который мы содержим с ней[6]

.

Образ шлюхи с нежным сердцем дожил до XX века. Интересно, что Толстуха Марго считается прообразом самых знаменитых parigotes: актрисы Арлетти[7], певиц Фреель[8] и Эдит Пиаф. По понятным причинам никто из этих женщин не желал ассоциироваться с подобной карикатурой.

Арлетти, к примеру, жила и почила в роскошных апартаментах западного Парижа, вдалеке от Бельвиля и Менильмонтана, где обитали те представители низших социальных слоев, сценические образы которых она воплощала. Умерла она в печальном одиночестве, обвиняемая в сотрудничестве с нацистами (ходили слухи, что парижское Сопротивление планировало отрезать ей груди), оторванная от культурной жизни города.

Фреель родилась в семье выходцев из Бретани и в качестве псевдонима взяла название мыса, расположенного на исторической родине. Она приехала в Париж еще ребенком, пела на улицах и благодаря сметливости и таланту стала знаменитой актрисой мюзик-холлов. Пик ее карьеры пришелся на вторую половину жизни: взлет произошел после роли Тани в фильме «Пеле ле Моко» 1938 года. Песней «Où est-il donc?» («Где они теперь?») ее героиня утешает парижского гангстера Пепе, которого играл Жан Габен, бегущего от правосудия в Алжир. Песня полна ностальгии по площади Бланш старого Парижа, по воображаемому Парижу, куда самой Фреель вернуться уже не суждено. Актриса умерла нищей алкоголичкой. Серж Гинсбур, не понаслышке знакомый с этим недугом, был вдохновлен ее личностью и с теплотой вспоминал, как однажды угощал Фреель выпивкой. Ему запомнилась экзотическая старушка, трясущаяся от жажды в баре на улице Фобур дю Тампль в 1951 году.

Самая знаменитая и трагическая parigote всех времен Эдит Пиаф родилась в Бельвиле, в самом сердце рабочего города. Ее песни по всему миру разнесли миф о том, что и parigote из нищих кварталов города может найти любовь и счастье в «le Grand Paris»[9]. Она пела о блестящих булыжных мостовых, аккордеонистах, проститутках, о грубых и в то же время уязвимых любовниках — о солдатах, она подарила Парижу новую мифологию. Когда после Второй мировой войны она по-настоящему прославилась, старые знакомые, близкие люди так и не простили ей того, что певица, как они считали, лицемерит в творчестве и служит силам, унижающим «les petits gens». Друзья и поклонники, сопровождавшие ее в начале карьеры — пианист Жорж Ван Пари, например, — теперь называли Пиаф «подделкой», предательницей, не уважающей собственных корней. Не удивительно, что проницательная, впечатлительная, невероятно сексуальная и к тому же раздавленная собственной славой, уничтожавшей ее личность, Пиаф ударилась в пьянство и любовные авантюры. Примечательнее всего то, что именно происхождение Пиаф и уничтожило ее. Всю жизнь певица гордилась своими корнями, а когда поняла, как далеко ушла от них, не нашла ничего лучше, чем топить горе в алкоголе. Влюбленные когда-то в певицу парижане восприняли смерть Пиаф с характерной для них бесчувственностью.

Парижане — известные упрямцы. Parigots, titis или gamins de Paris[10] очень редко признают за собой эти прозвища. Нет, они скорее представятся лавочниками, барменами, официантами, рабочими, художниками, музыкантами, ворами-карманниками, утильщиками, пьяницами, социалистами или анархистами. Но чаще всего парижане считают себя классом (или классами), капитал которых напрямую зависит от того, насколько состоятелен их город. Образ парижан, созданный киноиндустрией, литературой и изобразительным искусством, горожане в лучшем случае считают фольклором, а в худшем — намеренной попыткой правящей элиты (кто бы ее ни составлял) унизить традиционно революционные настроения народа.