Париж никогда тебя не оставит

Он повернулся к ней и снял очки. Его глаза были синими и холодными как лед, несмотря на жару.

– Она не вечно будет ребенком. Больше того, совсем скоро она перестанет им быть.

– Все равно она меня не простит.

– Я в этом не уверен. Она о тебе беспокоится.

– Знаю, и лучше бы она этого не делала.

– Может, и не станет, если поймет, что ты счастлива. – Тут он улыбнулся той самой озорной улыбкой, которую она помнила по довоенной фотографии из журнала. – Прости, Чарли, но ты попалась.

Объявили первое предупреждение провожающим, что им пора сходить на берег. Он уже больше не улыбался.

– Не против, если я скажу кое-что, что тебе не понравится?

– Против, но это тебя не остановит.

– Дело не в Ханне и не в Виви. Они лишь предлог. Дело в тебе. Ты никогда не задумывалась, что, может, было бы лучше, останься ты в Париже? Может, тебе обрили бы голову, может, тебе пришлось бы стерпеть остальное. – Тут он заметил выражение ужаса на лице Шарлотт. – Я вовсе не пытаюсь сказать, что это было бы легко. Но, по крайней мере, ты смогла бы их за это ненавидеть. А теперь единственный человек, которого тебе приходится ненавидеть, – это ты сама. Ты легко отделалась и теперь не можешь себя за это простить.

Некоторое время она молча стояла и смотрела на него.

– Интересная прощальная речь.

– Я подумал, что ты уже большая девочка.

– Или, как говорит Ханна, «та еще штучка».

– Именно. Ты это выдержишь.

Объявили второе предупреждение для провожающих. Он направился было к сходням и снова остановился. Позади него образовалась небольшая пробка из желающих сойти на берег. Какой-то мужчина метнул на них раздраженный взгляд, но потом заметил коляску и пробормотал под нос извинения. Хорас откатился к левому борту, подальше от поручней правой стороны, у которых уже собирались пассажиры, чтобы помахать на прощанье тем, кто остается. Она последовала за ним.

– Я только что передумал, – сказал он.

– Ты решил, что мне не стоит ехать? Или ты не хочешь, чтобы я вернулась?

– Я не хочу, чтобы ты хоронила в Париже своих демонов. Я думаю, что тебе стоит отправиться на их поиски. И твоего немецкого офицера тебе тоже стоит поискать. Черт, не могу же я его вечно так называть. Как его звали?

– Джулиан. – Тут она вспомнила его медицинский диплом. – Джулиан Ганс Бауэр.

– Так попробуй найти Джулиана Ганса Бауэра. И саму себя тоже. Вспомни радостные мгновения, хотя, держу пари, они тебя чуть не убили. Вспомни, что ты ему дала. И, что важнее, – что недодала. И если захочется заняться самобичеванием – прошу, не стесняйся.

– Ты закончил?

– На данный момент – да.

Он снова направился к сходням. Она пошла рядом.

– А потом возвращайся домой, – продолжал он. – Я буду здесь.

Они подошли к сходням, и матрос, стоявший рядом, протянул руку к коляске Хораса, чтобы направить на сходни.

– Я сам справлюсь, – огрызнулся Хорас, потом взглянул на нее и покачал головой: – Как я не устаю повторять, мы одного поля ягоды. – Он снова повернулся к матросу: – Но все равно спасибо.

И двинулся вниз по сходням.

– Как бы то ни было, – крикнул он через плечо, – не вздумай влюбиться в какого-нибудь сладкоречивого французского донжуана, курильщика «Голуаз».

– На это шансы невелики, – ответила она, хотя и не знала, услышит он ее или нет.

Она стояла и смотрела, как он исчезает в толпе сходящих на берег людей. Секунду спустя он мелькнул у нижнего конца сходней и снова пропал.

Шарлотт прошла вдоль борта и заняла место у поручней. Когда она взглянула на пристань, он был прямо напротив. Он не улыбался и не махал; просто сидел и смотрел на нее.

Внезапно рядом очутилась Виви с разноцветными катушками серпантина в руках. Повсюду вокруг пассажиры швыряли в воздух бумажные спирали, а собравшиеся на пристани люди пытались их поймать, и летнее небо наполнилось переливающейся радугой разноцветных лент. Шарлотт взяла у Виви катушку, подняла руку над головой и метнула серпантин. Яркая полоса мелькнула над водой и устремилась вниз, на пристань, где Хорас, протянув длинную сильную руку, ее поймал.

Снова раздался гудок, и буксиры начали отталкивать корабль от причала. Они с Хорасом продолжали держаться каждый за свой конец бумажной ленты, а расстояние между бортом и пристанью становилось все шире. Постепенно, одна за другой, цветные ленты вокруг них начали рваться. Она почувствовала, как серпантин между ними натянулся и лопнул, но продолжала сжимать в пальцах свой обрывок. А напротив нее, на пристани, он все так же не отпускал свой.

Заметки об источниках и благодарности