Париж ночью

— О! Я по этому делу большой специалист. Если вам лично надо помочь, то я к вашим услугам…

Она возмущается:

— Вы отдаете себе отчет, с кем вы разговариваете? Я следователь.

Но Витя продолжает куражиться:

— А что, следователи — не женщины? У вас дырочка, а у меня пипирочка.

Дама вызывает караул и говорит:

— Этого типа, чтобы охолонился, посадите в КПЗ. А через три дня я продолжу допрос.

Невского уводят в камеру предварительного заключения. Кроме него, там никого нет. Витя стал маяться. При его общительном характере и темпераменте и поговорить не с кем! Походил он минут десять туда-сюда по камере — делать нечего. Постучал в дверь, ему снаружи рявкнули: «Заткнись!» А вокруг — тоска. Но Витя так не может, он должен выкинуть какой-нибудь фортель.

Тогда он снова барабанит в дверь:

— Сержант, важное дело! Государственное! Я располагаю секретной информацией, но боюсь, что не смогу донести ее до высокого начальства, потому что сюда в любой момент могут привести каких-нибудь убийц или бандитов. Дай мне бумагу и карандаш, я должен все записать.

Сержант посмотрел на него с подозрением, но потом достал откуда-то школьную тетрадку и химический карандаш и бросил их Вите через «намордник» камеры. Невский открыл первую страницу и подумал, что бы ему такого бессмертного написать. Он еще сам не знал в тот момент, зачем попросил ту тетрадку. И он пошел по пути воспоминаний. Он решил вспомнить самое дорогое, что было у него в жизни. А чем были заняты все его мысли? Любовными похождениями. И он вывел на первой странице этой тетради: «КАК Я ВСТАЛ НА ПУТЬ РАЗВРАТА. История моей жизни». Он начал издалека. О том, как в возрасте трех лет он, сидя на горшке в детском садике, смотрел, как какает его соседка. И это его страшно возбудило. Потом, как в возрасте семи лет он схватил за косу какую-то девочку. А когда она его ударила, то он ударил ее по попе, и это его страшно возбудило. И пошло-поехало. Покончив с детством, Витя перешел к учебе в ремесленном училище и поступлению в киноинститут — как лишился девственности на горе стружек за токарным станком и как, сдавая творческие экзамены, перетрахал всех абитуриенток. А поступив во ВГИК — всех актрис, институтских секретарш и преподавательниц. Описанию этих приключений способствовали отменные условия для творческой работы — полная тишина и уединение, трехразовое, но не утомительное питание и никаких отвлекающих соблазнов в виде бутылки кагора или киномеханика с бюстом пятого размера.

Через три дня тетрадочка была исписана до последней страницы талантливыми и юмористическими фантазиями, и если бы отыскать ее в архивах прокуратуры, то по этим сюжетам можно было бы снять захватывающий фильм. На фестивале эротических фильмов ему был бы гарантирован Гран-при.

На четвертый день Витю выводят из КПЗ и ведут на допрос к той же следовательнице. По результатам анализов она предъявляет Невскому обвинение. Но Невский не врубается, насколько это серьезно. Он еще находится под впечатлением своей Болдинской осени. Поэтому доверительно ей шепчет:

— Я тут все написал. Почитайте.

И подает ей тетрадку со своим юмористическим сочинением, которое в другой ситуации могло бы сойти за такой предмет литературы, как, скажем, «Лука Мудищев» или другие фривольные сочинения на ту же тему. Но баба-следователь не оценила литературных фантазий нашего Вити. И эта тетрадка ложится в уголовное дело об изнасиловании как улика, как вещественное доказательство того, что гражданин Невский — извращенец, педофил, эксгибиционист и так далее. Она составляет на Витю обвинительное заключение с цитатами из его сочинения и комментариями из учебников по криминалистике и судебной психиатрии. И это дело идет в суд. Несмотря на то что за него вступается множество знаменитых и уважаемых людей, которые пишут, что он талантливый режиссер, замечательный актер и надежда советского кинематографа, Витя Невский получает восемь лет тюрьмы, из которых он сидит семь. Он выходит на свободу уже совершенно седой, без зубов и с какими-то запавшими и трагически-горестными глазами.

Конечно, во ВГИКе его не восстанавливают, диплом он не защищает, а начинает работать на «Ленфильме» каким-то пятым помощником шестого ассистента с совершенно ничтожной зарплатой. Пьет и живет где придется. При этом все киношники относятся к нему с сочувствием: жалко парня, эта тварь сисястая изломала человеку жизнь ни за что.

И так бы оно, конечно, докатилось до трагического конца, до еще одной загубленной жизни и пропитого таланта, как это бывает у нас сплошь да рядом, но в этот момент грянула перестройка. В кино началась какая-то странная и дикая лихорадка, когда любой человек с улицы, без образования, мог получить постановку даже на «Мосфильме»! Это был бум плебейства и дилетантства в кино, результаты которого мы расхлебываем до сих пор. Ловкие люди брали деньги на постановку фильма у каких-то банков, спекулянтов нефтью, аферистов, обналичивали средства, возвращали «откаты», а на остаток средств что-то снимали. Про этот бум я уже упоминал. За год было снято почти триста фильмов!