Париж ночью

Люсьен тоже меня приметил и после завершения фото-сессии окликнул. Под завистливые взгляды других фотографов мы обнялись, как старые друзья, и пошли обедать с этими тремя актрисульками. За столом я уплетал устриц, но глазами пожирал красоток, прикидывая, с какой бы начать. Когда же после трапезы Люсьен предложил подняться к нему в номер, то я с трудом сдержался, чтобы не броситься туда бегом.

В шикарном трехкомнатном люксе отеля «Карлтон» все располагало к любви, но, увы… Оказалось, что я попал на производственное совещание. Красотки устроили долгую и нудную разборку с Люсьеном по поводу невыплаченного им гонорара. Они пафосно утверждали, что это благодаря их несравненному таланту фильм получил приз на одном из лучших фестивалей мира. То есть они считали демонстрацию порнухи событием никак не меньшим, чем большой Каннский кинофестиваль.

Прижимистый Люсьен крутился, как уж на сковородке, и придумывал всяческие аргументы, чтобы не давать им денег. А про полученный приз вообще заявил, что он им «проплачен». Что именно туда и ушли их гонорары. После этого возмущенные актрисы покинули номер. Они были убеждены в своей гениальности.

Люсьен облегченно вздохнул и предложил прогуляться и снять уличных проституток, чтобы вечер не пропал зря.

— О каких проститутках ты говоришь, когда живешь в таком цветнике? — удивился я.

— Да, я часто путан снимаю, — доверительно ответил Люсьен. — Знаешь, после тяжелого трудового дня хочется расслабиться. А от одной мысли про секс с собственными «артистками» меня просто рвет. Я думаю, их тоже. Нет, после работы у нас «сухой закон».

– Вот какие издержки бывают в этом бизнесе. Как говорится в русской басне: «Видит око, да зуб неймёт…»

– Это французская басня Лафонтена про лисицу и виноград… — уточнил Пьер.

– Ты, как всегда, прав. А что касается главного Каннского кинофестиваля, дорогой Пьер, у меня впечатление, что это просто большая пьянка. В сквере между пляжем и набережной Круазетт стоят белые шатры. Каждый из них занимает какая-то компания. Гости фестиваля здесь вперемежку — французы, китайцы, американцы, индусы, африканцы, русские. И каждый час в каждом шатре проходит какой-нибудь фуршет. Поэтому киношники с наполненными бокалами шляются из конца в конец этой деревни. Такое впечатление, что пьянка идет круглосуточно.

А по другую сторону дороги, отделенная от этой тусовки металлическим барьером, беснуется толпа:

–  Ах, Тарантино! Ах, Ларе фон Триер!! Ах, де Ниро!!!  

Суперстар

Высматривая добычу, я тоже прогуливался от шатра к шатру в сквере у фестивального дворца. Если замечал что-то интересное, вскидывал камеру — и щелк-щелк-щелк.

Вдруг слышу сзади на чистом русском:

— Алекс, едрена Матрена, а ты что тут делаешь?

Поворачиваюсь — и вижу, как из американского шатра вываливается мой старый приятель еще по «Мосфильму», Мишка Гладис. Когда-то он работал мальчиком на побегушках в группе, где я когда-то снимался, а потом эмигрировал и пристроился в Голливуде. В одной руке у Мишки стакан с выпивкой, а другой он обнимает за талию голливудскую суперзвезду, которую знает каждая собака на этом свете. Не буду раскрывать сейчас это звездное имя. Назову ее скромно Джули. Кстати, именно так она назвала себя, когда Мишка представил меня ей как знаменитого русского актера. В его представлении я так актером и оставался, ведь не общались мы с ним лет двадцать.

За свою жизнь мне доводилось видеть всяких звезд, но здесь я затрепетал. Джули была моим кумиром. Я с замиранием сердца смотрел все ее фильмы. Да и репортаж о ней с руками отхватили бы в моем таблоиде.

— Как интересно, никогда не видела русских актеров, — проворковала она.

Как хорошо, что беджик с аккредитацией в качестве фоторепортера не болтался на моей шее, а лежал в кармане. «Когда страна быть прикажет актером, у нас актером становится любой», — запела душа.

Девушка была слегка навеселе.

«А чем черт не шутит», — мелькнула у меня в голове озорная мысль. И я предложил:

— Хотите съездить в Монако?