Париж.ru

– Это в каком смысле? – насторожился Данила.

– Не знаю, он не сказал. Может быть, что-то у них там случилось, а может... может быть, Себастьен Моран понял наконец, как он запутался. Понял, что нас ни в коем случае нельзя было брать. Теперь мы их знаем в лицо. И даже если я подпишу эту чертову бумагу, мы ведь с тобой не уйдем, как побитые собаки, поджав хвост, верно? Нам захочется взять реванш... Это до Морана, похоже, наконец-то доехало. Что мы заявим в полицию, что будет судебное разбирательство... Если бы им удалось меня сломать тогда, сразу после приезда, когда я еще ничего не знал, – это одно. А теперь – теперь так или иначе придется прятать концы в воду, понимаешь? Видимо, Моран пока не готов к двойному убийству. Но постепенно начинает понимать, что если не заставит нас молчать, то ему придется нас убить. Так что... положение и в самом деле очень осложнилось.

«Может, я и правда дурак? – в смятении подумал Данила. – Может, и правда надо было не раскрываться? Принять эти деньги, а потом хоть трава не расти!»

Но он сильно подозревал, что трава вот именно выросла бы: на его могиле. Кто он вообще такой, чтобы Моран делился с ним такими огромными башлями? Старался бы ради него... И все чаще Данилу посещала мысль, что злополучный Шведов, по сути дела, был в этой игре такой же подставной фигурой, такой же пешкой в чьих-то руках, как и взявший его имя Данила Холмский.

Между прочим, русские знахари не зря остерегали людей подбирать чужие вещи, ибо они могут быть с человека, на которого была напущена порча. И порча переходит к тому, что подобрал эту вещь.

Может быть, на Шведова было напущено? И Данила, взяв его паспорт и прочее барахлишко, перенял все то, чего не успел испытать бедолага при жизни? И в конце концов так же сгинет неведомо от чьей руки, как сгинул Шведов...

Думать об этом не хотелось, вот он и орал, будил подвальное эхо, пытаясь хоть как-то отвлечь себя.

Наверху заскрипела дверь, Данила смолк. Не хотелось, чтобы спустился Тьерри, накостылял своими мерзкими черными лапами. А ладони у него были розовые. Это и казалось самым ужасным. Ну черный, так уж и был бы черный везде!

Однако это примчался Бенуа. Глаза возбужденные, усы только что не скачут. Начал развязывать Данилу, а у самого руки так и трясутся.

– Что случилось? – встревоженно крикнул Мирослав из своего угла и повторил вопрос по-французски.

Бенуа что-то быстро ответил.

– Он советует тебе быть благоразумным, – перевел Мирослав. – Говорит, что другого шанса может и не быть.

– Шанса на что? – спросил Данила у Бенуа, но тот отделался сакраментальным «Жё нэ компран па!» и вновь что-то сказал Мирославу.

– Этот тип советует тебе соглашаться, – перевел тот. – Соглашаться со всем, что бы ни случилось! Понимаешь?

– Нет. Жё нэ компран па! Вот же зараза!

Времени на разговоры больше не было...

Данилу вывели из подвала – в первый раз за все эти дни. Воздух показался пьянящим – оказывается, именно чистый, живой воздух пьянил покрепче, чем та прокисшая вонь, которой они с Мирославом дышали там, внизу. Лестница из подвала вела в коридор, который переходил в просторный холл. Данила мельком отметил ультрамодную обстановку, показавшуюся ему какой-то бездушной по сравнению, например, с той восхитительной, незабываемой, волшебной бургундской дачкой... А вообще-то на мебель и блеклые картины под стеклом, в хромированных рамах он особенно не смотрел: запоминал дорогу, прикидывал, не удастся ли удрать. Но Бенуа был слишком близко, а главное, в углу стоял еще и Тьерри, так и буравя Данилу ненавидящими черными глазами. В кресле сидел угрюмый старик, которого Данила уже видел в первый день своего плена. Это и был мэтр Моран.

Да, похоже, Мирослав прав: дяденька запутался – и очень сильно по этому поводу струхнул. Волос на плешеватой голове поубавилось, щеки обвисли, под глазами вспухли мешки. Он с унылой ненавистью взглянул на Данилу и тотчас отвернулся, словно ему и смотреть-то на этого типа тошно было.

Ну да, пожалуй... Это Данила вполне мог понять, потому что и сам испытывал аналогичные чувствия.

Однако в комнате оказался человек, который смотрел на Данилу совершенно с другим выражением лица. Человеком этим была женщина – маленькая, плотная, с коротко остриженной белесой головой, умным, хоть и некрасивым лицом и темными глазами, в которых Данила прочел жгучее любопытство. В то же время в глубине глаз сквозила немалая растерянность.

– Значит, это вы – Холмский? – произнесла женщина, и Данилу трижды шатнуло.

Первый раз от изумления – женщина говорила по-русски, причем не как иностранка, а именно как русская. Вдобавок – москвичка. Второй раз Данилу шатнуло от того же изумления: откуда она знает его фамилию? Никому Данила ее не называл, Мирослав, конечно, тоже. Если в этом сборище бандитов знают, как его зовут, выходит, к ним попались или Николь, или Жерар, или Лера. От этого подозрения его и шатнуло в третий раз.

О господи, Лера!.. Он зажмурился на миг, а когда открыл глаза, женщина стояла еще ближе и все так же пристально всматривалась в его лицо.