Париж с изнанки. Как приручить своенравный город

Осман, политик и друг министра внутренних дел, был выбран на выполнение этой работы во многом потому, что у него напрочь отсутствовала ностальгия. Он обожал прямые линии и быстро приступил к их прокладке, не обращая внимания на сокровища архитектуры, попадавшиеся ему на пути. Он разрушил почти половину зданий на острове Сите (собору Нотр-Дам просто повезло не оказаться на пути трех новых улиц, проложенных бароном на карте острова) и даже снес собственное родовое гнездо на улице Фобур Сент-Оноре (Rue du Faubourg Saint-Honoré).

Надо отдать должное барону, перед началом кампании по разрушению он пригласил фотографа, чтобы тот запечатлел старый город для истории. Осман заказал фотосъемку – это был новый вид искусства – парижскому художнику по имени Шарль Марвиль, который должен был сделать сотни снимков парижских кварталов, подлежащих реконструкции. Хотя Осман вовсе не был романтиком, он попросил Марвиля фотографировать и ход работ – скажем, груды кирпича, которые должны были превратиться в авеню Оперы (Avenue de l’Opéra), или горы строительного мусора на месте будущей площади Карусель (Place du Carrousel), которая ныне находится между Пирамидой Лувра и садом Тюильри^[108].

Коллекция картин музея Карнавале дает представление о той травме, которая была нанесена городу во время этих работ. На одной из них можно увидеть целый ряд старых зданий, похожих на тела с разорванными грудными клетками. Все это жертвы нашествия Османа на район Оперы. Красивая готическая башенка, вписанная в обычный жилой дом, – живой укор, напоминающий о том, что целый угол площади Отель де Виль был принесен в жертву ради того, чтобы площадь приняла более квадратную форму. Во время «османовской лихорадки» были осовременены целые кварталы – подсчитано, что разрушению подверглись около 20 тысяч зданий и около 40 тысяч были построены (многие на окраинах, присоединенных к Парижу, чтобы увеличить количество arrondissements с двенадцати до двадцати).

Осман не только интересовался глобальным разрушением, но и вникал в детали. Он диктовал строгие правила для высоты и стиля зданий, обрамляющих новые улицы, – не превышать 20 метров, совпадать по этажности с соседними домами, выдерживать все фасады в едином стиле, даже если они проектировались разными архитекторами. Все это объясняет единообразие современных парижских улиц.

Эра Османа стала поворотной точкой и в социальной истории города. Перед началом великой зачистки жилые дома были своеобразным срезом парижского общества: в нижних этажах – магазины, домовладельцы жили на первом этаже, богатые буржуа – на втором (l’étage noble^[109]), средний класс – на третьем и четвертом этажах, рабочие – на пятом, слуги, студенты и прочий бедный люд – под крышей. После вмешательства Османа эти социальные различия исчезли. Новые здания заселялись людьми побогаче, жильцы примерно одинакового достатка (средний класс) занимали квартиры на том этаже, какой им нравился; исключение составляли нижний этаж (по-прежнему занимаемый магазинами и конторами) и мансарды, которые теперь отводились под chambers de bonne, или комнаты для горничных. Это было начало джентрификации города, с вытеснением бедноты на окраины.

Осман сделал и много хорошего – создал большие, «в английском стиле», парки Монсо, Монсури, Бют-Шомон. Он проложил Елисейские Поля, возвел Лионский и Восточный вокзалы. Что особенно важно, барон модернизировал городскую систему водоснабжения и предусмотрел строительство канализации, заменив вековой давности систему примитивного сливания отходов в зловонные канавы перед домами или же прямиком в Сену, откуда в город поступала питьевая вода.

Как и следовало ожидать, такие грандиозные преобразования не могли обойтись без финансовых махинаций, и премьер-министр Жюль Ферри был вынужден опубликовать памфлет «Сказки Османа» (язвительный намек на «Сказки Гофмана»). Именно из-за обвинений в расточительстве и сомнительных махинациях барон лишился работы в январе 1870 года – всего за несколько месяцев до того, как Наполеон III и сам был свергнут после неудачной войны с Пруссией. За всеми этими событиями последовал новый всплеск волнений и баррикадных боев, сдержать которые не могли даже османовские бульвары.

Ночной кошмар Парижа

Радует хотя бы то, что разрушение Парижа по Осману вызвало всплеск творческого вдохновения. Эмиль Золя, этот неутомимый камертон социальных перемен, написал роман La Curée («Добыча»). Его герой, спекулянт, делает хороший навар на инсайдерских махинациях в период османовского строительства, скупая земли и здания и перепродавая их городу по выгодной цене.