Париж слезам не верит

Под копытами было страшное месиво. Алекс видел, как его знакомый-эмигрант, конногвардейский ротмистр Шарлемон, рухнул с убитой лошади, и французы потащили его за лядунку с криками: «Сдавайся!» Но в этот момент накатили другие конногвардейцы во главе с ротмистром Алексеем Орловым и отбили товарища. Не то быть бы ему расстрелянным. Впрочем, коня убило и под Орловым, и Алексей остался пешим посреди польской конницы, врезавшейся лейб-гвардейцам в бок. Кружившиеся вокруг него уланы несколько раз ударили его пиками, которые он отбил палашом. Изнемогая от ран, Орлов скоро упал бы, но поляков разогнали князья Голицыны, подняли Алексея в седло и поскакали к своим. Его брат Мишель Орлов несколько раз мелькал перед глазами Фабра. Стрелял в упор в какого-то генерала с перьями, по виду итальянца, вытаскивал кого-то из самой гущи дерущихся, потом исчез.

В плен был захвачен командовавший французскими кирасирами генерал Бомани. Его сшибли с лошади и ранили несколькими ударами в голову. Когда опрокинули неприятельскую конницу, он остался на батарее Раевского. Пехотинцы долбили его прикладами, а он, упав на колени и закрыв глаза левой рукой, защищался палашом в правой. Когда его забрали у ратников и отвезли к главнокомандующему, француз был страшно изрублен, а все лицо залито кровью.

Следующий удар неприятельской конницы изрядно потеснил наших. Гвардейские егеря, лишь недавно переименованные из драгун и плохо привыкавшие к новому оружию, с трудом противостояли тяжелой кавалерии неприятеля. Алекс сам бросил штуцер и схватился за саблю – слишком легкую против длинных, увесистых вражеских палашей. Он получил несколько скользящих ударов по предплечьям, но отделался незначительными царапинами. К счастью, им оставили каски со стоячими гребнями. В противном случае штабс-ротмистр лишился бы в этой драке головы. Металл шлема еще можно было прорубить, но жесткая щетина конского волоса смягчала любой удар и защищала череп лучше железа.

Вместе с отступавшими в беспорядке товарищами Фабр скатился в лощину, где копились раненые. Сюда сыпались неприятельские гранаты, добивавшие несчастных осколками. Кругом стояли лужи крови, среди которых в конвульсиях умирали люди и лошади. Стоны и вопли заглушали свист пролетавших над лощиной ядер. Фабру представилось, что он смотрит на какую-то невиданную прежде картину Босха: «Истребление рода людского» – ибо ни одного целого человека или животного тут не было.

Выехав из лощины, он наткнулся на стоявший в резерве Иркутский драгунский полк, вернее все, что от него осталось. Пятьдесят всадников во главе с обер-офицером. Остальных убило на месте. Драгуны застыли неподвижно во фрунте с обнаженными палашами под сильнейшим огнем. Тут проиграл сигнал к общей атаке, и они, развернув коней, поскакали вперед, обдав Фабра комьями земли. Дальше находились пехотинцы – Семеновский полк, который, не участвуя еще в деле, потерял от ядер до четырех сотен человек.

Прапорщики мальчишки Оленины затеяли со скуки перед фрунтом игру упавшим неприятельским ядром, стали перекидывать его друг другу, поддевая ногами. К ним присоединились еще несколько таких же молокососов. Алекс хотел одернуть их, как вдруг новое прилетевшее ядро ударило старшему Оленину в спину и разорвало его пополам. Не успел его брат сморгнуть, как следующее просвистело у него между плечом и головой, так сильно шарахнув парня воздушной волной, что он грянулся оземь, и его почли убитым. Позднее Фабр узнал, что несчастный выжил, но контузия оказалась настолько мощной, что он впал как бы в помешательство, а по прошествии времени в тихое слабоумие.

Солнце уже садилось, но огонь не прекращался. К ночи после жаркого боя русские изрядно потеснились. Остатки 6-го корпуса генерала Дохтурова, примыкавшие правым флангом к дороге на Москву, кое-как удерживались, но оконечность левого фланга была смята и отброшена назад, так что старый Можайский тракт остался открытым. Лишь павшая на поле тьма спасла войска от гибели, которой, никто не сомневался, миновать бы не удалось, продлись дело еще часа два. Всеми владело лихорадочное остервенение, сдаваться не думали – лучше лечь на месте под катком превосходящей силы. Эта храбрость обреченных владела и Фабром. Давно уже никто не знал, где его часть, где чей полк. Приставал к идущим в атаку, двигался и умирал вместе с ними. Возле орудий выбило всю прислугу, и места мертвых артиллеристов занимали пехотинцы, ополченцы, кто попало. Как они стреляли? Бог весть. Но стреляли же…