Париж в 1814-1848 годах. Повседневная жизнь

«Они теперь оставлены в прежнем виде, и я имел случай осмотреть их. Они убраны по-старинному, как дворец в Кускове, ничуть не лучше и не великолепнее. На стенах висят картины работы современных французских художников, посредственного достоинства. Один Леопольд Робер отделяется от других картиною, представляющею италиянские похороны. <…> В других картинах представлена жизнь Луи-Филиппа. <…> Между комнатами есть одна с троном, где Луи-Филипп принимал депутатов, поднесших ему титул короля французов. Показывают небольшую софу, крытую синею шелковою материею, как историческую достопримечательность. На ней Лафайет решил, что регент Филипп будет королем. Показывают окно, пробитое пулею во время Июльских беспорядков; пуля влетела в комнаты, где беседовали принцессы. Показывают балкон, на который выходил новый король и пел с народом патриотические песни».

Сама идея, что королевские дворцы могут быть открыты для обозрения, родилась еще в начале эпохи Реставрации, когда у власти была старшая ветвь Бурбонов. Авторы «Новых картин Парижа» (1828) восхищаются «гостеприимством» короля Людовика XVIII, следующего примеру своего предка Людовика XIV, который первым открыл для публики сад Тюильри. Они благодарят короля за то, что он впускает всех парижан не только в этот сад, но и в пригородные королевские резиденции: парки Версаля, Фонтенбло, Сен-Клу, Рамбуйе и Компьеня. Между прочим, «демократичный» король французов Луи-Филипп в этом отношении оказался несколько менее гостеприимен: при нем восточная часть сада Тюильри (между круглым прудом и современным проспектом Генерала Лемоннье) была отгорожена решеткой и небольшим рвом; этот участок предназначался только для королевского семейства. Строев замечает:

«Для королевской фамилии отделена часть сада, к Сене, железною решеткою; туда никого не пускают, а в аллеях стоят солдаты с ружьями. Несмотря на такие предосторожности, ни король, ни королевские дети никогда не показываются в саду».

Этот «сад внутри сада», устроенный вскоре после переезда Луи-Филиппа и его семейства в Тюильри, вызвал в городе массу слухов. Генрих Гейне писал во «Французских делах»:

«Пока перед садовым фасадом Тюильри еще стояли высокие дощатые заборы, скрывавшие работы от глаз публики, о происходящем строили нелепейшие предположения. Большинство полагало, что король хочет укрепить дворец, и притом со стороны сада, откуда народ смог некогда, в день 10 августа [1792 года], так легко ворваться. Говорили даже, что из-за этого будет снесен Королевский мост. Другие полагали, будто король хочет лишь воздвигнуть длинную стену, чтобы закрыть для себя вид на площадь Согласия; что это, впрочем, делается не из детского страха, а из чуткой впечатлительности, ибо отец его умер на Гревской площади, площадь же Согласия служила местом казней для старшей линии. Между тем, когда таинственные дощатые заборы перед дворцом были убраны, не оказалось ни укреплений, ни валов, ни рвов, ни бастионов – ничего, кроме глупости да цветов. Королю, при его страсти к постройкам, пришла только мысль – отделить от большого общественного сада маленький садик перед дворцом для себя и для своей семьи; это достигнуто было посредством обыкновенной канавы и проволочной решетки в несколько футов вышины, и на разбитых клумбах уже красовались цветы, столь же невинные, как и сама эта садовая затея короля».

Предосторожности, которые принимал король и его окружение, вполне объяснимы. Если в первое время после Июльской революции Луи-Филиппа на улице осаждала восторженная толпа и до своих покоев он добирался в расстегнутом жилете и измятой шляпе, то в последующие годы королю приходилось опасаться уже не восторгов подданных, а их агрессии. За те восемнадцать лет, что Луи-Филипп находился у власти, на его жизнь неоднократно покушались республиканцы, которые надеялись с помощью убийства монарха уничтожить ненавистную им монархию. 28 июля 1835 года Джузеппе Фиески взорвал на пути королевского кортежа «адскую машину», сконструированную двумя членами Общества прав человека – Море и Пепеном; король чудом уцелел, но восемнадцать человек, в том числе маршал Мортье, погибли. 25 июня 1836 года республиканец Луи Алибо стрелял в короля в непосредственной близости от дворца, но промахнулся. Это же случилось с Менье, выстрелившим из пистолета в королевскую карету на набережной Тюильри 27 декабря того же года. Подметальщик улиц Дармес, который стрелял в короля из карабина 15 октября 1840 года, тоже промахнулся. Все, кто покушался на жизнь короля, были казнены, и только одного Менье Луи-Филипп помиловал и выслал в Америку. Готовились и другие покушения, которые заговорщики не смогли осуществить. Именно при Июльской монархии в ходу была горькая шутка о короле как единственной дичи, охота на которую открыта круглый год. Недостатка в желающих испробовать свои силы не наблюдалось.