Париж в 1814-1848 годах. Повседневная жизнь

Сходные требования предъявлялись к ветошникам (о которых подробнее рассказано в главе пятнадцатой) и торговцам подержанным платьем, но они могли обновлять разрешение на свою деятельность реже: всего один раз в год. Зато полицейские указы регламентировали самые мелкие детали их торговли: им запрещалось раскладывать свой товар на земле, покупать и продавать новые вещи, торговать на дому и в публичных местах; исключение составляла площадь перед ротондой Тампля, где располагался специальный рынок подержанных вещей. Лотки уличных торговцев мешали движению транспорта и вызывали неудовольствие у конкурентов-лавочников; поэтому власти время от времени пытались сосредоточить эту торговлю на определенных улицах, однако все эти попытки не имели успеха.

В сущности, многие из так называемых уличных торговцев в реальности были не кто иные, как нищие-попрошайки. Это выразительно изображено в зарисовке В.М. Строева:

«Спереди, сзади и с боков толпятся артисты-шарлатаны. Один предлагает билет в театр за полцены, moins cher qu’au bureau [дешевле, чем в кассе]; другой продает, за 5 су, эликсир жизни, с которым можно дожить до ста лет и даже пережить вечного Жида; третий ворует платок из кармана, часы, цепочки, кошельки, все, что вы положили небрежно; четвертый, зажмурив глаза, прекрасно играет роль слепца и возбуждает сострадание проходящих игрою на скрипке; он слеп, но всегда подходит к людям богатым, хорошо одетым. Не надобно забывать, что нищенство в Париже строго запрещено, никогда не является в простой, обыкновенной форме, но прикрывает себя разными затейливыми массами. Старик сидит на бульваре и играет на шарманке, в которую проходящие сострадательные души кладут подаяние. Полиция не может привязаться к нему: он артист. Другой продает круглые палочки или, правильнее, лучинки, округленные наподобие карандашей; он предлагает их прохожим, которые понимают, в чем дело, и бросают ему в шляпу мелкие деньги. Полиция и тут не может привязаться; он industriel [промышленник], продавец лучинок: это его промышленность. Удивительно, как в Париже голь хитра на выдумки; чем живут парижские бедняки! Один срывает со стен старые объявления и продает их на обертки; другой сбирает в церквах, театрах и на публичных гульбищах разные мелочи, булавки, проволоку, пуговки, листочки от цветов и пр. В дурную погоду ребятишки становятся с метлами на углах улиц и просят на водку, показывая, будто расчистили для вас дорогу. Надобно поскорее дать им су, а иначе они примутся мести улицу с таким рвением, что всего забрызгают грязью, с ног до головы. В хорошую погоду, когда грязь не подает им помощи, они берут ручную метелочку и предлагают ее проходящим, бегут за ними, канючат до тех пор, пока те не отвяжутся от них медною монетою. Если сказать им грубое слово, то они начинают браниться так громко и с таким остервенением, что дашь им серебряную монету, только бы отстали».

Власти, как правило, смотрели сквозь пальцы на завуалированных нищих, но преследовали нищих откровенных, число которых в Париже в конце 1820-х годов доходило до полутора тысяч. Людей, обвиняемых в бродяжничестве и попрошайничестве, задерживали и по приговору исправительного суда департамента Сена отправляли в дома для бродяг в Сен-Дени или Виллер-Котре. Режим в Виллер-Котре был более мягким, и туда суд направлял тех нищих, которые были не способны зарабатывать на хлеб никаким другим способом. Нищего, который вышел на свободу, но вторично обратил на себя внимание полиции, можно было вновь посадить за решетку уже без суда, простым административным решением. Число людей, содержавшихся в этих заведениях, достигало нескольких сотен. Кроме заключения под стражу власти пытались убеждением или силой добиваться, чтобы «иногородние» нищие покидали Париж. Осенью 1828 года была начата масштабная операция по очищению города от нищих, однако за год удалось отправить в родные места всего 180 человек; еще одну сотню нищих согласились содержать родственники или благотворители. В 1829 году в Париже была предпринята попытка создать нечто вроде английского работного дома, где на деньги частных благотворителей полторы сотни нищих бродяг должны были приучаться к труду; каждый «пансионер» обязан был отдавать треть заработанного на содержание приюта, а треть откладывать до времени своего освобождения.