Читаем Парижане. История приключений в Париже полностью

«Спросите любую молодую женщину, которая была приглашена в комнату «учителя»… Из надежного источника я знаю, что от Жана-Поля Сартра исходит явный запах камамбера…»

Самодовольный ДИКТОР, читавший текст к документальному фильму, сидит за столиком кафе: клетчатый костюм, очки в черной оправе, – пытается выглядеть старше, чем на самом деле. Официант убирает чашку. Диктор говорит в камеру: кадр сделан с противоположной стороны улицы – транспорт и пешеходы проходят перед ним неясными очертаниями.

«Ну, не это я привык считать французской литературой… Единственная вещь, напоминающая идею, которую я смог найти во всей этой «философии», кажется такова: мы все вольны делать то, что захотим… Что ж, тогда… (Берет книги со стола.) Я тоже экзистенциалист… (Встает, швыряет книги в мусорный контейнер и уходит по улице.)

Джазовая музыка.

Неясные очертания окон: камера быстро проносится вдоль фасадов магазинов по направлению к…

33. Кафе «Флор»

(Кинопленка хорошего качества, как перед документальным фильмом.)

САРТР, БОВУАР, ДЭВИС, ДЖУЛЬЕТТА. Непрекращающийся поток слов. Разговор продолжается, он слишком быстр, чтобы за ним можно было проследить поверх голосов других посетителей (включая режиссера); официанты выкрикивают заказы, кружат с подносами; шум мопедов, автомобильных клаксонов, свистки полицейских и т. д.

ДЖУЛЬЕТТА следит за разговором и смотрит по сторонам на другие столики и жизнь на улице. Ее молчание и выражения лица являются контрапунктом разговора.

САРТР разговаривает с ДЭВИСОМ по-английски. Он говорит грамматически правильно, но с ужасающим акцентом. Сигарета всегда где-то поблизости от его рта. (Никаких субтитров.)

САРТР. Потому что в вашей музыке есть политический резонанс…

ДЭВИС. Я просто дую в трубу, дружище. Я дую в эту трубу, и она издает звуки, и кошки приходят от нее в восторг… или не приходят; мне все равно. (Дрожат длинные пальцы.) Политика – это то, от чего я стараюсь быть подальше.

САРТР. С моей точки зрения, это политический акт.

ДЭВИС (наклоняется вперед). Это всего лишь музыка, дружище.

САРТР. Да, джазовая музыка, которая является выражением свободы.

ДЭВИС (откидывается на спинку стула – с вынужденной улыбкой). Это слово белого человека – джаз. Белые люди всегда и на все навешивают ярлыки. Это просто мелодии. Я разбираю мелодии на части и собираю снова по-разному, безо всяких клише…

САРТР. Да, и тогда никто не может не услышать эту мелодию по-настоящему. (Гасит сигарету, берет другую из пачки.) Пример: вот стакан. Стакан на столе.

ДЭВИС (берет стакан, пьет, ставит его назад на стол). Угу.

САРТР. Я говорю «стакан», и этот стакан совершенно такой же, как и раньше. С ним ничто не происходит, за исключением того, что он, возможно, вибрирует, но не сильно. Стакану все равно.

ДЭВИС. А! Это и есть экзистенциализм, да?

САРТР. Нет, экзистенциализм – это Греко, если вы верите журналистам. (Улыбается.) «Муза экзистенциализма».

Все смотрят на ДЖУЛЬЕТТУ. Она наблюдает за женщиной в одежде от Диора, которая проходит мимо с пуделем, поднявшим заднюю ногу у дерева.

САРТР. Это не экзистенциализм. Это человек, который разговаривает с другим человеком…

ДЭВИС внимательно смотрит на Сартра.

САРТР. Но когда я говорю слово «стакан», что-то происходит. Стакан уже не в тени. Он не… (смотрит на Бовуар) потерян в глобальном восприятии… Когда я называю что-то, это не остается без последствий, а это означает, что человек использует насилие (Джульетта поднимает глаза), когда заставляет другого человека сказать имя, или номер телефона, или адрес. (Официанту.) Да, принесите нам бутылку. (Дэвису.) Вот почему мы можем сказать, что писатель и в каком-то смысле музыкант лишают вещи невинности.

ДЭВИС (смеясь). Да, именно это я и делаю, дружище, «лишаю вещи невинности»!

САРТР. Так, например, в Алабаме никто не замечал, что негров угнетают, пока кто-то не сказал: «Негров угнетают».

МАЙЛС (поднимает голову, смотрит с сомнением). Это место я никогда не увижу…

САРТР. Или более подходящий пример: «Пармская обитель» Стендаля. Греко, вы ведь знаете «Пармскую обитель»? (Джульетта неопределенно улыбается.) Граф Моска очень обеспокоен чувствами – которые он не может определить, – которые его любовница и Фабрицио испытывают друг к другу. Он видит, как они уезжают в карете, сидя рядом друг с другом, и говорит: «Если они произносят слово «любовь», я пропал…» (Дымит сигаретой.) Так что, когда вы называете что-то, вы берете ответственность.

ДЭВИС накрывает своей рукой руку Джульетты.

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих казаков
100 великих казаков

Книга военного историка и писателя А. В. Шишова повествует о жизни и деяниях ста великих казаков, наиболее выдающихся представителей казачества за всю историю нашего Отечества — от легендарного Ильи Муромца до писателя Михаила Шолохова. Казачество — уникальное военно-служилое сословие, внёсшее огромный вклад в становление Московской Руси и Российской империи. Это сообщество вольных людей, создававшееся столетиями, выдвинуло из своей среды прославленных землепроходцев и военачальников, бунтарей и иерархов православной церкви, исследователей и писателей. Впечатляет даже перечень казачьих войск и формирований: донское и запорожское, яицкое (уральское) и терское, украинское реестровое и кавказское линейное, волжское и астраханское, черноморское и бугское, оренбургское и кубанское, сибирское и якутское, забайкальское и амурское, семиреченское и уссурийское…

Алексей Васильевич Шишов

Биографии и Мемуары / Энциклопедии / Документальное / Словари и Энциклопедии
Айвазовский
Айвазовский

Иван Константинович Айвазовский — всемирно известный маринист, представитель «золотого века» отечественной культуры, один из немногих художников России, снискавший громкую мировую славу. Автор около шести тысяч произведений, участник более ста двадцати выставок, кавалер многих российских и иностранных орденов, он находил время и для обширной общественной, просветительской, благотворительной деятельности. Путешествия по странам Западной Европы, поездки в Турцию и на Кавказ стали важными вехами его творческого пути, но все же вдохновение он черпал прежде всего в родной Феодосии. Творческие замыслы, вдохновение, душевный отдых и стремление к новым свершениям даровало ему Черное море, которому он посвятил свой талант. Две стихии — морская и живописная — воспринимались им нераздельно, как неизменный исток творчества, сопутствовали его жизненному пути, его разочарованиям и успехам, бурям и штилям, сопровождая стремление истинного художника — служить Искусству и Отечеству.

Екатерина Александровна Скоробогачева , Екатерина Скоробогачева , Лев Арнольдович Вагнер , Надежда Семеновна Григорович , Юлия Игоревна Андреева

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / Документальное