Парижская любовь Кости Гуманкова

Утром, забрав с вынужденной стоянки свой «Москвич» (как ни странно, целехонький), я ринулся в гущу событий. Прошляпив переворот 1991-го в Коктебеле, я не хотел пропустить происходящее на Краснопресненской набережной. Весь следующий день я провел у Белого дома.

«…Под выстрелами толпа любопытствующих дружно приседала. Потом кто-то начинал показывать пальцем на бликующий в опаленном окне снайперский прицел. Били пушки – словно кто-то вколачивал огромные гвозди в Белый дом, напоминавший подгоревший бабушкин комод. А около моста, абсолютно никому не нужный в эти часы, работал в своем автоматическом режиме светофор: зеленый, желтый, красный… От Белого дома гнали кого-то с поднятыми руками. Мимо проносили очередного убитого или раненого. Мальчишки втихаря вывинчивали золотники из колес брошенных машин… Вечером торжествующая теледикторша рассказывала мне об этом событии с такой священной радостью, точно взяли Рейхстаг. Что это было на самом деле – взятие или поджог Рейхстага, – покажет будущее. Однако кровавая политическая разборка произошла. В отличие от разборок мафиозных, в нее оказались втянуты простые люди, по сути, не имевшие к этому никакого отношения. Я – не политик, я – литератор и обыватель. Мне по-христиански жаль всех погибших. Нынешним деятелям СМИ и культуры когда-нибудь будет стыдно за свои слова о “нелюдях, которых нужно уничтожать”. А если им никогда не будет стыдно, то и говорить про них не стоит…» – так я писал в статье, о которой чуть ниже.

4 октября мне влетело в голову отправиться на Цветной бульвар в газету русского сопротивления «День», чтобы забрать номер с фрагментом моего «Демгородка». Но редакция была уже разгромлена. Вход охраняли несколько интеллигентного вида молодых людей, одетых в новенький импортный камуфляж.

– Вы куда, гражданин? – спросил меня старший – брюнет с породистым лошадиным лицом.

– В газету.

– В какую?

– «День»…

– А вы, собственно, кто? – Они начали окружать меня.

– Хотел дать объявление…

– Ах, вот как? Уходите и запомните: газеты «День» больше нет и никогда не будет. Проханов скрылся, но мы его поймаем. Понятно?

Понятно: в случае политической дискуссии мне просто накостыляют, и я ушел молча. Под впечатлением увиденного одним духом ночью написал статью «Оппозиция умерла, да здравствует оппозиция!» и отнес в «Комсомолку». Газетой тогда руководил понимавший меня с полуслова журналист Валерий Симонов.

Моя статья появилась в «Комсомолке» 7 октября.

«…Как справедливо заметил Сен-Жон Перс, плохому президенту всегда парламент мешает. Кстати, на улицах об этом тоже немало говорили. В одной группе спорщиков можно было схлопотать за хулу в адрес президента, в другой – за хвалу. Но все сходились на том, что указы, после которых следует кровь, совсем не то, что нужно стране, уже однажды потерявшей в братоубийственной войне лучших своих людей. И кого сейчас волнует, кто из них был белым, а кто красным?

Итак, оппозиция, пошедшая в штыковую контратаку, уничтожена. Закрыты оппозиционные газеты, передачи, возможно, будут “закрывать” неудобно мыслящих политиков и деятелей культуры… Хочу воспользоваться неподходящим случаем и сказать о том, что я – в оппозиции к тому, что сейчас происходит в нашей стране. По многим причинам. Во-первых, потому что как воздух необходимые стране реформы начались и идут очень странно. Представьте, вы пришли к дантисту с больным зубом, а он, предъявив диплом выпускника Кембриджа, начал сверлить вам этот самый зуб отбойным молотком. Я за рынок и за частную собственность. Но почему за это нужно платить такую же несусветную цену, какую мы заплатили семьдесят лет назад, чтобы избавиться от рынка и частной собственности?

Во-вторых, меня совершенно не устраивают те территориальные и геополитические утраты, которые понесла Россия на пути к общечеловеческим ценностям. Я очень уважаю исторический и экономический опыт США, но я уверен: вас бы подняли на смех, предложи вы американцам решить их социальные проблемы (а их и там немало) в обмен на хотя бы квадратный километр флоридских пляжей. Я уже не говорю о россиянах, оказавшихся заложниками этнократических игр в странах ближнего Зазеркалья. Они-то теперь прекрасно разбираются в общечеловеческих ценностях.