Парижские могикане

— Почему не сию минуту, дорогой друг? Если Фортуна в нашем распоряжении, зачем нам попусту терять время?

— Не будем его терять!

— Что же мы должны предпринять?

— Позовите Фортуну, и вы увидите, как она войдет.

— Правда?

— Честное слово!

— Она здесь?

— За дверью.

— Ах, любезнейший, я так пострадал во время падения, что не смог бы сам открыть ей дверь. Окажите мне услугу и сделайте это вместо меня.

— С удовольствием.

Карманьоль с самым серьезным видом встал, положил в карман «Семь чудес любви», приотворил дверь, в которую заглядывала сестра милосердия, и произнес несколько слов, которые Жибасье не разобрал и принял за кабалистические заклинания.

После этого Карманьоль с важностью вернулся в комнату.

— Ну что? — полюбопытствовал Жибасье.

— Готово, ваша честь, — отвечал Карманьоль, садясь на место.

— Вы вызвали Фортуну?

— Сейчас явится собственной персоной.

— Как жаль, что я не могу выйти ей навстречу!

— Фортуна непритязательна, не стоит ради нее беспокоиться.

— Итак, мы будем ждать ее… терпеливо, — сказал Жибасье и, увидев, как серьезен Карманьоль, решил, что его собеседник оставил шутки.

— Вам не придется долго ждать: я узнаю́ ее поступь.

— Ого! Кажется, она в ботфортах!

— Все дело в том, что ей пришлось немало пройти, прежде чем она добралась до вас…

В это мгновение дверь распахнулась и Жибасье увидел г-на Жакаля в дорожном костюме, то есть в полонезе и сапогах на меху.

Жибасье взглянул на Карманьоля с таким видом, будто хотел сказать: «А-а, так вот кого ты называешь Фортуной?!»

Карманьоль понял его взгляд: он проговорил с уверенностью, заставившей Жибасье почувствовать сомнение:

— Она самая! Фортуна!

Господин Жакаль зна́ком приказал Карманьолю удалиться, и Карманьоль, повинуясь этому жесту, отступил к двери, выразительно подмигнув своему компаньону.

Оставшись с Жибасье один на один, г-н Жакаль огляделся, желая убедиться, что в комнате никого, кроме каторжника, нет, потом взял стул, сел у изголовья больного и повел с ним разговор.

— Вы, несомненно, были готовы к моему визиту, дорогой господин Жибасье?

— Отрицать это было бы наглой ложью, добрейший господин Жакаль; кстати, вы мне обещали прийти, а когда вы что-то обещаете, то своего слова, я знаю, не забываете.

— Забыть о друге было бы преступлением, — наставительно произнес г-н Жакаль.

Жибасье ничего не ответил, только поклонился в знак согласия.

Было очевидно, что он опасается г-на Жакаля и держится настороже.

А г-н Жакаль с отеческим видом, который он так умело на себя напускал, когда надо было исповедать или обольстить кого-то из своей, как он говорил, клиентуры, продолжал:

— Как вы себя сейчас чувствуете?

— Спасибо; плохо.

— Разве мои приказания не исполнены и за вами был не такой уход, как я просил?

— Напротив, я могу только похвастаться тем, что меня здесь окружает, и прежде всего вы, добрейший господин Жакаль.

— Вам есть чем похвастаться: вы находитесь в отдельной сухой палате, в теплой постели после сырого нездорового колодца… И вы, неблагодарный, еще жалуетесь на Фортуну!

— Вот мы и дошли до главного! — заметил Жибасье.

— Ах, дорогой господин Жибасье, — продолжал начальник полиции, — что же нужно сделать, чтобы доказать вам свою дружбу?

— Господин Жакаль, — отвечал Жибасье, — я был бы недостоин интереса, который вы ко мне проявляете, если бы сейчас же не пояснил смысла моих слов.

— Слушаю вас, — проговорил г-н Жакаль, с шумом и наслаждением втягивая изрядную понюшку табаку.

— Когда я сказал, что чувствую себя плохо, я отлично понимал, что́ я хотел этим сказать.

— Объясните же и мне вашу мысль.

— Я прекрасно себя чувствую в настоящую минуту, добрейший господин Жакаль.

— Чего же вам надо еще?

— Я бы хотел немножко уверенности в будущем.

— Эх, дорогой мой Жибасье! Кто может быть уверен в будущем!.. Только что пролетевший миг нам уже не принадлежит; точно так же мы не властны и над грядущим мгновением.

— Не скрою, что именно это грядущее мгновение меня и беспокоит.

— Чего вы боитесь?

— Сейчас я нахожусь в таком месте, что лучше и желать невозможно… По сравнению с тем, откуда я недавно прибыл, это место — рай на земле! Но вы знаете мой тяжелый характер…

— Скажите лучше, что вы привередливы.

— Ну, привередлив, если вам так угодно. До такой степени привередлив, что едва только смогу двигаться, как сейчас же захочу отсюда выйти.

— И что же?

— Да я боюсь, что как только эта фантазия придет мне в голову, какое-нибудь неожиданное препятствие вынудит меня здесь остаться, а то и чья-нибудь злая воля заставит меня отправиться совсем в другое место.

— Могу вам на это ответить, что, раз вам здесь нравится, лучше пока тут и оставайтесь. Но я знаю, как вы переменчивы, и не стану оспаривать ваши вкусы. Как видите, я с вами говорю откровенно.

— Ах, добрейший господин Жакаль! Вы представить себе не можете, с каким интересом я вас слушаю.

— В таком случае, позвольте сказать вам следующее: вы свободны, дорогой господин Жибасье.

— Как вы сказали? — приподнимаясь на локте, переспросил Жибасье.

— Свободны, как птица в воздухе, как рыба в воде, как женатый человек, у которого умерла жена!

— Господин Жакаль!