Парижские подробности, или Неуловимый Париж

Разговор складывается из междометий и отдельных слов, за которыми привычные споры: «налоги», «инфляция», «футбол», «правительство, где одни идиоты». Паузы с редкими репликами под нос. Искрится, сгущается знаменитое парижское арго, весьма далекое от классического французского языка. Во Франции практически нет понятия «обсценная (непристойная) лексика», может быть, поэтому действительно неприличных выражений меньше, чем смешных: скажем, библейские места – bijoux de famille, marchandise, голова – cafetière, женское бедро – jambon[161]. Да и первая непристойность в Париже, услышанная мною еще в 1965 году, была скорее забавной: «Приведи ко мне свою мамашу, чтобы я тебя переделал!» – крикнул один таксист другому.

В кафе свое арго. Для сакрального «выпить» существует множество выражений – от диковинного relever une sentinelle (сменить часового) и брутального étrangler un perroquet (придушить попугая) до вполне знакомого s’en jeter un derrière la cravate (залить за галстук). Зато tuer le ver (убить – или заморить – червячка) здесь значит вовсе не перекусить, а выпить крепкого алкоголя натощак. Счет – la douloureuse (скорбящая), а если он уж очень велик – le coup de massue (кувалда; дословно – удар палицы). Стойка – «пианино», тряпка, которой его протирают, – «кашемир».

Завсегдатаи настолько живописны, что чудится: еще вчера они мелькнули в кадрах фильмов шестидесятых, и в них даже угадываются лица прославленных актеров. Порой спрашиваешь себя, не в гриме ли эти люди, а это просто десятилетиями оттачивающиеся образы, многократно отраженные друг в друге, в детях и внуках, это внешнее выражение социальных ролей и характеров. Усталость, ирония, раздражительность, легко переходящая в насмешку над самим собою, легкие и незлобные ссоры, за прихотливыми фиоритурами которых едва ли возможно уследить непарижанину, а тем более иностранцу.

Видимо, французская живопись, равно как и французский кинематограф, показала нам настолько харáктерные лица, что черты их настойчиво проступают сквозь на первый взгляд самые заурядные физиономии. Персонажи Гаварни и Домье и, конечно, актеры: Габен, Фернандель, Бурвиль, Пьер Ришар, Мишель Симон, Филипп Нуаре, Луи де Фюнес – сколько их родственников узнаются в людях у стойки! И сколько судеб. Добродушный, старый, усталый, много пьющий и не очень уже здоровый человек, которого ласково угощал вином юный и грубоватый на вид байкер; тонная немолодая, несколько буржуазная дама, старомодно оставляющая на тарелке кусочек и увлеченно рассказывавшая знакомому завсегдатаю, как ездила в Лондон слушать «Призрак Оперы». Лощеный, в галстуке от Зилли (Zilli) и туфлях из крокодиловой кожи платиново-седеющий господин, равно похожий на метрдотеля хорошего ресторана и процветающего PDG[162] банка, обсуждавший матч регби со щетинистым стариком-пенсионером с багетом под мышкой и лысым темпераментным сапожником, в фартуке и несвежей рубахе. И ни один из них не смущен очевидным «социальным неравенством», разговор уважителен и весел, они – парижане, перед ними то же вино и пиво на тусклом цинке. Они вместе смакуют жизнь. Счастливая и обоснованная уверенность: все мы, и наши разговоры, и привычные интонации незыблемы и, в сущности, вечны.

Уже с детства французы знают: судить о качестве вина может – и вполне основательно – каждый, независимо от образования и достатка. Как и о том, хорош ли окорок или речная рыба, чтó обещает ветерок с Ла-Манша и какие шансы у какой футбольной команды. Все ходят к докторам и многие – к адвокатам; когда бастуют железнодорожники, cheminots, с ними все считаются: во Франции не просто знают, но ощущают, привыкли ощущать, что от каждого не так уж мало зависит, что любое ремесло и каждое сословие немало значат.

Кафе на бульваре Сен-Жермен

В Париже много одиноких – вовсе не обязательно бедных и несчастных людей. Они довольствуются собственным обществом или, во всяком случае, умеют произвести на окружающих именно такое впечатление. Кафе для них – привычная возможность побыть среди людей, допуская их, так сказать, лишь в гостиную своей души. И самим побывать в гостях – не уставая и не стесняя других.

Один (или одна) за столиком – вовсе не свидетельство одиночества, печали, того, что не с кем поговорить. Совсем не грустно побыть наедине с собой и с Парижем. Париж – лучший из собеседников, ему ничего не нужно объяснять, все ему и так внятно – сколько судеб знал он за истекшие века.