Парижские подробности, или Неуловимый Париж

Сколько таких встреч, по-настоящему счастливых, «остановленных» минут удалось нам прожить в скромнейших заведениях Менильмонтана или где-нибудь в Бют-о-Кай[168], где нет никаких решительно достопримечательностей, да и туристов не встретишь. Такие события (и не события вовсе, просто какие-то искорки жизни) почему-то запоминаются едва ли не навсегда.

Горячая от весеннего солнца улица Лекурба казалась, да и была, наверное, совершенно пуста. Так случается по воскресеньям в хорошую погоду. Заперты двери брассри и кафе, нет на тротуарах столиков, закрыты маленькие и большие магазины, парижане уехали за город или попрятались по домам, переваривая в семейном кругу обильный воскресный завтрак. Закрыт Париж, как двери его кафе…

И все же одно кафе нашлось на пустынной, задремавшей под солнцем улице Лекурба. Тоже почти пустое, прохладное и чистое, спокойное и приветливое. Хозяину помогают завсегдатаи, по-воскресному неторопливые и меланхолические. Устав от однообразных и незнакомых улиц, я спросил, как выйти к станции метро «Конвансьон». Все заулыбались, довольные, что могут помочь старательно говорящему на их языке иностранцу. И потом, пока мы мирно допивали перье (стоившее здесь вдвое дешевле, чем в обычных кафе), на нас поглядывали с удовольствием, как на заблудившихся чудаков, которых удалось вытащить из беды.

Почему-то такие сюжеты запоминаются, как картинки детства.

Сидящему за столиком кафе ведома блаженная власть над временем. Можно читать, писать, думать, наконец предаваться чисто парижскому занятию – regarder passer les oies[169], разглядывать всегда забавных со стороны людей, проходящих мимо или сидящих за столиками. Неторопливо, даже чуть сонно тянется жизнь в кафе. Завсегдатаи иногда вспоминают, что у них есть какие-то иные занятия, и куда-то (ненадолго) расходятся, пишут что-то на маленьких ноутбуках студенты, кто-то читает, опоздавшие к завтраку иностранцы едят омлеты, салаты, крок-мадам и прочие обыденные парижские вкусности. И непременные старенькие подружки, coccinelles, забывая о стынущем кофе, трогательно сплетничают на том изящном уходящем французском языке, которому их учили в школе полвека назад.

Когда-то в минувшие времена весьма почтенным событием был священный «час абсента» перед обедом, столь щепетильно соблюдаемый героями Мопассана и Пруста. Классическая церемония питья абсента предполагала смешивание его с водой, которая наливалась в бокал сквозь кусочек сахара, образуя опалово-белый, почти непрозрачный напиток. Строки Бодлера, наркотическая опустошенность «Любительницы абсента» Пабло Пикассо напоминают о завораживающем эффекте почти забытого (да и запрещенного ныне) напитка: «Чудится – вы улетаете в бесконечность, а вы лишь устремляетесь к хаосу» (Дельво[170]).

В нынешних кафе все меньше мраморных столиков, еще меньше газет на палках, а вот вечерняя печаль – нередкая гостья.

Конечно, веселы и полны пышные заведения вроде «Кафе де ла Пэ» или знаменитые кафе Монпарнаса, все те же кафе на бульваре Сен-Жермен, но это ведь авансцена – свет и блеск Парижа, рандеву светских львов, актеров, богатых туристов, желающих посмотреть на знаменитостей.

Но речь не о них, а о тех бесчисленных (говорят, их и сейчас около десяти тысяч!) кафе, бистро и брассри, что именно своей всеобщностью, известностью лишь завсегдатаям, готовностью дать короткий, прохладно-радушный парижский приют любому.

Они редко бывают полны по вечерам; лишь в хорошую погоду, когда столики вынесены на тротуар, парижане радостно рассаживаются перед кафе, а в прохладные сумеречные часы брассри, случается, и вовсе безлюдны.

В такое сонное, печальное кафе заходят иногда совершенно не склонные к рефлексии, болтовне или алкоголю люди. Поесть. Не так изысканно и дорого, как упомянутый любитель салата из «Дё Маго», а поесть просто и сытно. И тогда чаще всего steak-frites – большой, даже несколько свешивающийся с тарелки кусок мяса с жареной картошкой, рутинное и вкусное блюдо, бокал бордо, нарезанный багет в плетеной корзинке, завернутые в бумажную салфетку нож и вилка. О нет, не случается в таких брассри изысканной сервировки, дорогой посуды, скатерти здесь из бумаги и бокалы – простого стекла. Но есть вековой уют, легкое тепло привычной приветливости, то, что не купишь ни за какие деньги в новомодном дорогом ресторане. Мясо, естественно, жарится именно так, как хочет клиент (это для француза очень важно, чтобы именно bleu, saignant или à point[171]), вино – даже самое дешевое – почти всегда превосходно.

Брассри на Левом берегу

Здесь вас обступает Париж, здесь смакуется обыденность и вечный вкус к жизни подпитывается столетиями накопленным комфортом, тем самым неизъяснимым chez-soi, уверенностью в ценности каждого дня.