Парижские тайны. Том 1

– Вы ошибаетесь, дорогая Клеманс, – возразила графиня, которая была близкой приятельницей г-жи д’Арвиль, – герцог прекрасно видел нас, но он меня боится… Его неприязнь ко мне так и не прошла.

– Я отказываюсь понимать то упорство, с которым он избегает вас; я часто журила его за столь странное поведение с таким давним другом. «Мы с графиней Сарой смертельные враги, – ответил он шутливо, – я дал обет никогда не разговаривать с ней, и, по-видимому, обет этот священный, если я отказываю себе в удовольствии беседовать с такой любезной особой». И хотя, дорогая Сара, слова герцога удивили меня, пришлось удовлетвориться ими[73].

– Уверяю вас, что причина нашей жестокой ссоры, ссоры полушутливой, полусерьезной, самая невинная; если бы в этом деле не было замешано третье лицо, я давным-давно открыла бы вам эту великую тайну. Но что с вами, дорогое дитя? Вы чем-то озабочены?

– Пустяки… в этой галерее было так жарко, что у меня разболелась голова; давайте посидим здесь, и, надеюсь, моя головная боль пройдет…

– Вы правы, вот как раз уединенный уголок, где вы будете скрыты от глаз тех, кого опечалит ваше отсутствие… – заметила Сара, улыбаясь и делая ударение на последних словах.

Обе дамы сели на диван.

– Я сказала «тех, кого опечалит ваше отсутствие», дорогая Клеманс… Вы должны быть благодарны мне за сдержанность.

Молодая женщина слегка покраснела, опустила голову и ничего не сказала в ответ.

– Вы слишком сдержанны со мной, – проговорила Сара тоном дружеского упрека. – Разве вы не доверяете мне, детка? Да, для меня вы девочка, ведь я вам в матери гожусь.

– Как вы могли подумать, что я не доверяю вам? – с грустью молвила маркиза. – Разве я не сказала вам того, в чем не смела признаться самой себе?

– Превосходно. Так что же… давайте поговорим о нем: значит, вы решили довести его до отчаяния, до самоубийства?

– Ах! – с ужасом воскликнула г-жа д’Арвиль. – Что вы такое говорите?

– Вы еще не знаете его, бедное дитя!.. Он человек с холодным, решительным характером, для которого жизнь мало что значит. Он был всегда очень несчастлив… и можно подумать, что вас забавляет мучить его.

– Боже мой, как вы могли это подумать?

– Быть может, сами того не желая, вы мучаете его… О, если бы вы знали, как впечатлительны, как болезненно чувствительны те, кого нещадно била жизнь! Послушайте, я только что видела слезы на его глазах.

– Возможно ли?!

– Да… и это среди бела дня; он рискует стать посмешищем, если его тяжкое горе будет замечено в свете. Поверьте, надо очень любить, чтобы так страдать… и, главное, даже не пытаться скрыть своих страданий!..

– Умоляю, не говорите со мной об этом, – растроганно молвила г-жа д’Арвиль, – вы глубоко огорчили меня… Я и сама прекрасно знаю это выражение мягкой и безропотной скорби… Увы, меня погубила жалость к нему, – невольно вырвалось у г-жи д’Арвиль.

Сара сделала вид, что не поняла значения этих последних слов.

– Не преувеличивайте!.. – сказала она. – Считать себя погибшей из-за того, что вы принимаете ухаживания мужчины, который по своей скромности, сдержанности даже не хочет быть представленным вашему мужу из боязни скомпрометировать вас, ибо господин Шарль Робер человек чести! А сколько в нем такта, сердечности. Я с такой горячностью защищаю его, потому что вы познакомились с ним в моем доме и у меня с ним встречались. Уважение, которое он питает к вам, так же велико, как и его привязанность…

– Я никогда не сомневалась в его душевных качествах: вы так много говорили о нем хорошего!.. Но особенно тронули меня его несчастья.

– Признайтесь же, что он заслуживает и оправдывает это участие… Да и к тому же разве такое прекрасное лицо не есть отражение великой души? Со своим высоким ростом, стройным станом он напоминает мне рыцарей Средних веков. Я видела его однажды в военной форме: какой у него был величественный вид! Если бы принадлежность к дворянству зависела от достоинств и внешности человека, он был бы не господином Шарлем Робером, а князем или пэром. С каким блеском он мог бы представлять знатнейшие фамилии Франции!

– Вы знаете, Сара, что родовитость весьма мало трогает меня; не вы ли упрекали меня в том, что я республиканка? – заметила с улыбкой г-жа д’Арвиль.

– Конечно, я всегда считала, как и вы, что господин Шарль Робер не нуждается в титулах, чтобы пленять сердца; а как он музыкален, какой у него дивный голос! Как он скрашивал наши утренние домашние концерты! Помните тот день, когда вы впервые спели с ним дуэт? Сколько экспрессии, сколько чувства он вкладывал в свою партию!..

– Пожалуйста, – сказала г-жа д’Арвиль после долгой паузы, – переменим тему разговора.

– Почему?

– Меня очень опечалили ваши слова о его мрачном настроении.

– Уверяю вас, что в порыве отчаяния человек с таким горячим, страстным темпераментом может найти в смерти конец своим…

– О, умоляю вас, замолчите, замолчите! – воскликнула г-жа д’Арвиль, прерывая Сару. – Впрочем, такая мысль и мне приходила в голову…

Опять наступила пауза.