Парижские тайны. Том 1

– Вот эта злодейка! Она знает убийцу моего несчастного мужа!.. Я сто раз видела, как она говорила с этим разбойником, когда я продавала молоко на углу Старосуконной улицы. Она покупала у меня молоко каждое утро, она должна знать, кто нанес предательский, подлый удар, она такая же, из одной шайки с этими бандитами… О, теперь ты от меня не уйдешь, подлая тварь! – кричала молочница, подогревая себя злобными подозрениями.

Ошеломленная, дрожащая Певунья хотела бежать, но молочница схватила ее за другую руку.

Клара была потрясена этим внезапным нападением; сначала она не могла произнести ни слова, но при этом новом наскоке она воскликнула, обращаясь к вдове:

– Вы с ума сошли! Горе помутило ваш разум, вы ошибаетесь…

– Я ошибаюсь? – переспросила вдова с горькой усмешкой. – Я ошибаюсь? О нет, я вовсе не ошибаюсь. Смотрите, как она побледнела, несчастная! У нее уже зуб на зуб не попадает… Судья заставит тебя говорить; ты пойдешь со мной к господину мэру, ты слышишь? И не пробуй даже сопротивляться, у меня рука цепкая, я тебя сама потащу!

– Да как вам не стыдно! – вскричала Клара, теряя терпение. – Убирайтесь отсюда! Как вы смеете оскорблять мою подругу, мою сестренку!

– Вашу сестренку? Да полно, мадемуазель, это вы тут спятили, – грубо ответила вдова. – Ваша сестренка, ха! Уличная девка! Полгода я видела, как она таскается по кварталу Сите.

При этих словах работники начали перешептываться, бросая подозрительные взгляды на Лилию-Марию; они приняли сторону молочницы, которая была для них своей, крестьянкой, и явно сочувствовали ее несчастью.

Трое ребятишек, услышав громкий голос матери, подбежали и с ревом повисли на ее юбке, не понимая толком, что происходит. Вид этих несчастных малышей, тоже одетых в траур, еще больше привлек крестьян на сторону вдовы и удвоил их негодование против Певуньи.

Перепуганная их угрожающими возгласами, Клара взволнованно сказала работникам фермы:

– Уведите отсюда эту женщину! Говорю вам: горе помутило ее разум. Прости меня, Мария, прости! Господи, эта сумасшедшая сама не знает, что говорит…

Смертельно бледная, сраженная, Певунья стояла, опустив голову, чтобы ни с кем не встретиться взглядом, и не делала ни малейшей попытки вырваться из грубых рук коренастой молочницы.

Клара подумала, что ее сестренку испугала эта дикая сцена, и снова закричала работникам:

– Разве вы не слышали? Я приказала прогнать эту женщину! А раз она так упорствует и оскорбляет нас, в наказание она не получит места, которое ей обещала моя мать. В жизни ноги ее не будет на нашей ферме!

Никто из работников даже не двинулся, чтобы выполнить ее приказ. А один осмелился сказать:

– Прошу прощенья, мадемуазель, если это уличная девка и она знает убийцу мужа этой бедной женщины, надо, чтобы она пошла к мэру и все рассказала…

– Повторяю, – твердо сказала Клара, – вы никогда не поступите на нашу ферму, если немедленно не попросите прощения у мадемуазель Марии за свои грубые слова.

– Вы меня прогоняете, мадемуазель? Тем лучше! – с горечью ответила вдова. – Пойдемте, бедные сиротки, – добавила она, обнимая своих детей. – Грузите снова все на тележку, мы заработаем себе на хлеб в другом месте, господь сжалится над нами. Но мы уведем с собой эту несчастную к господину мэру, и она выдаст убийцу моего мужа… потому что она знает всю эту шайку!.. А вы, мадемуазель, – продолжала она, с вызовом глядя на Клару, – если вы так богаты и даже если у вас такие приятельницы, не след быть такой жестокой к бедным людям!

– Правда, – сказал один из крестьян. – Молочница права…

– Бедная женщина!

– Несправедливо это…

– Убили ее мужа, что же ей, радоваться?

– Никто не запретит ей сделать все, чтобы отыскать убийцу!

– И отсылать ее тоже несправедливо.

– Чем она виновата, что подруга мадемуазель Клары оказалась уличной девкой?

– Как можно прогнать честную женщину, мать троих детей, из-за какой-то несчастной дряни?

Голоса раздавались все более громко и угрожающе, когда Клара воскликнула:

– Мама, наконец-то! Слава богу!

И действительно, г-жа Дюбрей появилась на дворе на обратном пути из садового павильона.

– О Клара! Мария! Вы идете обедать? – спросила хозяйка фермы, приближаясь к группе крестьян. – Пойдемте, девочки, уже поздно.

– Мамочка! – воскликнула Клара. – Оградите мою сестру от оскорблений этой женщины. – Она показала на вдову. – Пожалуйста, отошлите ее! Если бы вы слышали, какие дерзости она осмелилась говорить нашей Марии…

– Как? Она осмелилась?..

– Да, мамочка. Посмотрите на мою бедную сестренку: она вся дрожит и еле держится на ногах… Какой стыд, что подобная сцена могла разыграться у нас на ферме! Прости нас, Мария, умоляю…

– Но что это все означает? – спросила г-жа Дюбрей, с беспокойством оглядываясь вокруг: особенно ее встревожил удрученный вид Певуньи.

– Хозяйка рассудит по справедливости… по справедливости, – глухо забормотали крестьяне.

– Вот госпожа Дюбрей, – сказала молочница, обращаясь к Лилии-Марии. – И она выставит за порог не меня, а тебя!