– Я тоже не очень сильная, мальчик мой, но, может быть, я смогу помочь твоей бабушке! Веди меня к ней скорее. Я живу вон на той ферме. Если бедная старушка не сможет туда дойти, я пришлю за нею.
– Добрая госпожа, да благословит вас бог! Идите сюда, тут всего в двух шагах от дороги… Она упала, спускаясь с откоса, я уже говорил.
– Значит, ты нездешний? – спросила Певунья, следуя за Хромулей, которого вы наверняка уже узнали.
– Нет, добрая госпожа, мы идем из Экуана.
– И куда вы идете?
– К доброму кюре, который живет вон там на холме, – ответил сын Краснорукого, чтобы рассеять последние сомнения Лилии-Марии.
– Неужели к аббату Лапорту?
– Да, моя добрая госпожа, к господину аббату Лапорту. Моя бедная бабушка его знает давно-давно, очень давно.
– Я тоже как раз шла к нему. Какое совпадение! – проговорила Лилия-Мария, спускаясь все ниже по овражной дороге.
– Бабушка! Бабушка! Вот и я! Потерпи немножко, сейчас мы тебе поможем, – закричал Хромуля, чтобы Грамотей и Сычиха приготовились схватить свою жертву.
– Значит, твоя бабушка упала где-то неподалеку?.. – спросила Певунья.
– Да, моя добрая госпожа, вон за тем большим деревом, где дорога поворачивает, всего в двадцати шагах.
Внезапно Хромуля остановился.
В вечерней тишине послышался звонкий галоп приближающегося коня.
«Все пропало», – пробормотал про себя Хромуля.
В нескольких шагах от того места, где находился сын Краснорукого вместе с Певуньей, дорога поворачивала под довольно острым углом.
Из-за этого поворота вынесся всадник и резко остановился, поравнявшись с девушкой.
В тот же миг раздался стук копыт другой лошади, и через несколько секунд из-за поворота рысью выехал слуга, в коричневом рединготе с серебряными пуговицами, в лосинах белой кожи и в сапогах с отворотами. За спиной его был привязан свернутый макинтош хозяина, перетянутый рыжим ремнем.
Сам хозяин, в простом теплом рединготе зеленоватого цвета и в серых брюках, ловко сидел на чистокровном гнедом коне поразительной красоты; несмотря на немалый путь, на его блестящей шелковистой шкуре с золотым отливом не было ни одного пятна пота.
Лошадь грума, остановившаяся в нескольких шагах от своего хозяина, тоже отличалась породой и красотой.
В этом всаднике с загорелым приятным лицом Хромуля узнал виконта де Сен-Реми, которого считали любовником герцогини де Люсене.
– Прелестное дитя! – обратился он к Певунье, пораженный ее красотой. – Ты не укажешь мне дорогу к деревне Арнувиль?
Мария опустила глаза под смелым пристальным взглядом молодого кавалера и ответила:
– За овражной дорогой, сударь, сверните на первую тропу направо, она доведет вас до вишневой аллеи, а та прямиком в Арнувиль.
– Тысяча благодарностей, прелестное дитя… Ты объяснила мне гораздо лучше старухи, которую я нашел в двух шагах отсюда: она лежит там под деревом, и от нее я ничего не услышал, кроме стонов и причитаний.
– Моя бедная бабушка, – жалобно пробормотал Хромуля.
– А теперь еще один вопрос, – продолжал де Сен-Реми, обращаясь к Певунье. – Как мне найти в Арнувиле ферму господина Дюбрей?
Певунья невольно вздрогнула, услышав эти слова, которые напомнили ей о мучительной утренней сцене, и ответила:
– Дома фермы подходят вплотную к аллее, по которой вы поедете, сударь.
– Еще раз спасибо, прелестное дитя! – сказал Сен-Реми и пустил своего коня галопом. Грум последовал за ним.
Приятные черты лица виконта немного разгладились, пока он говорил с Лилией-Марией, но, едва он остался один, лицо его вновь отразило глубокую озабоченность и беспокойство.
Лилия-Мария вспомнила о неизвестном человеке, для которого по приказу г-жи де Люсене спешно приводили в порядок садовый павильон в Арнувиле; несомненно, он предназначался для этого юного и прекрасного кавалера.
Звон подков по мерзлой земле еще какое-то время доносился до нее, постепенно угасая в отдалении, и наконец затих.
Вновь воцарилось безмолвие.
Хромуля облегченно вздохнул.
Чтобы успокоить и предупредить своих сообщников, один из которых, Грамотей, успел спрятаться при приближении всадников, сын Краснорукого громко закричал:
– Бабушка! Мы идем! Со мной добрая госпожа, которая тебе поможет!
– Скорее, идем скорее! – заторопила его Певунья. – Из-за этого господина на коне мы потеряли минут пять.
И она ускорила шаг, стараясь побыстрее миновать поворот овражной дороги.
Едва она достигла его, Сычиха, затаившаяся за поворотом, тихо скомандовала:
– Ко мне, мой хитрец!
В тот же миг одноглазая ведьма бросилась на Певунью, обхватила ее одной рукой за шею, а другой зажала ей рот, а Хромуля кинулся ей под ноги и вцепился в них обеими руками, чтобы девушка не смогла сделать и шага.
Все произошло так быстро, что Сычиха не успела разглядеть лицо Певуньи, но пока Грамотей вылезал из канавы, где он прятался, и пока ощупью подходил со своим плащом в руках, кривая старуха узнала свою бывшую пленницу.