– Я его покупаю у вас, госпожа Бувар.
– Господи, тем лучше! А то бы долго не знала, кому его сбыть. Я ведь взяла его, только чтобы помочь бедной даме. Когда я сказала ей свою цену, я думала, она будет торговаться, запросит больше… Так нет же! Тут я еще раз убедилась, что эта дама не из простых: благородная нищета, вы меня понимаете?.. Я ей говорю: даю столько-то. А она отвечает: «Хорошо. Пойдемте к вам, там вы мне заплатите, потому что я не могу вернуться в этот дом». Потом она говорит своей дочери, которая сидит на сундуке и плачет: «Возьми узелок, Клэр!» Я хорошо запомнила имя, она назвала ее Клэр. Юная мадемуазель встала, но, когда она подошла к маленькому секретеру, вдруг упала перед ним на колени и разрыдалась. «Мужайся, дитя мое, на нас смотрят», – сказала ей мать вполголоса, но я ее услышала. Понимаете, сударь, они очень бедные люди, но при этом гордые. Когда дама в трауре протянула мне ключ от секретера, я увидела, как из ее покрасневших глаз тоже скатились слезы, словно сердце ее обливалось кровью, наверное, ей был очень дорог этот секретерчик, но она постаралась сохранить хладнокровие и достоинство перед чужими людьми. Под конец она предупредила портье, что я заберу все, что не взял себе хозяин дома, и мы вернулись ко мне в лавку. Девочка одной рукой поддерживала мать, а в другой несла узелок со всем их добром. Я отсчитала им триста пятнадцать франков, и больше я их не видела.
– Вы знаете, как их зовут?
– Нет, сударь. Дама продала мне свои вещи в присутствии привратника, так что мне были ни к чему их имена: и так было ясно, что это ее вещи.
– А куда они перебрались?
– И этого я не знаю.
– Наверное, об этом знают в их прежнем доме?
– Нет, сударь. Когда я вернулась туда за купленными вещами, портье сказал мне об этой даме и ее дочке: «Они были очень скромные, очень достойные и очень несчастные. Только бы с ними не стряслось никакой новой беды! С виду они вроде спокойны, но я душой чувствую, что они в отчаянии…» – «Куда же они сейчас перебрались?» – спросила я. «Ей-богу, не знаю, – ответил он. – Они ничего мне об этом не сказали и наверняка сюда уже не вернутся».
Все надежды, возникшие было у Родольфа, рухнули. Как отыскать двух несчастных женщин, зная только имя дочери, Клэр, и имея в руках только обрывок черновика письма, о котором мы уже говорили, где внизу осталась только одна строчка: «Написать герцогине де Люсене»?
Единственный, хотя и слабый шанс отыскать следы этих двух бедняжек могла дать только герцогиня де Люсене, которая, по счастью, была из круга знакомых г-жи д’Арвиль.
– Возьмите отсюда сколько нужно, – сказал Родольф, протягивая торговке билет в пятьсот франков.
– Я вам дам сдачи.
– Где нам найти повозку, чтобы отвезти все эти вещи?
– Тут совсем рядом. Хватит одной большой ручной повозки, такая есть у папаши Жерома, моего соседа. Он мой постоянный перевозчик… По какому адресу доставить вещи?
– Улица Тампль, дом семнадцать.
– Тампль, семнадцать? Как же, как же, прекрасно знаю…
– Вы уже бывали в этом доме?
– И довольно часто… Сначала я там покупала всякую рухлядь у одной ростовщицы, которая там живет. Конечно, ремесло у нее не очень почетное, но какое мне дело? Она продает, я покупаю, и мы в расчете. В другой раз я приходила туда месяца полтора назад за мебелью одного молодого человека, который куда-то переезжал. Он жил на пятом этаже.
– Случайно это не Франсуа Жермен? – воскликнул Родольф.
– Он самый. Вы его знаете?
– И очень хорошо. Но, к несчастью, на улице Тампль он не оставил своего нового адреса, и я не могу его отыскать.
– Ну, если дело только за этим, я вам помогу.
– Вы знаете, где он живет?
– Точно не знаю, но могу сказать, где вы его наверняка можете встретить.
– Где же это?
– У нотариуса, у которого он работает.
– У нотариуса?
– Да, он живет на Пешеходной улице.
– Жак Ферран! – воскликнул Родольф.
– Он самый; святой человек, у него в конторе и распятие, и освященные кусочки дерева от креста Господня; не контора, а просто церковная ризница.
– Но откуда вы узнали, что Жермен работает у нотариуса?