Парижские тайны. Том 2

Родольф прервал чтение письма, протянул руку эсквайру и сказал ему:

– Превосходно, старый друг, твое появление, должно быть, сразило негодяя.

– Вы нашли точное слово, ваше высочество… Он стал мертвенно-бледным… попятился на два шага, ошеломленно глядя на меня; казалось, он был раздавлен… И в самом деле, встретить меня в такую минуту в сердце Нормандии!.. Ему, должно быть, почудилось, что он видит страшный сон… Но вернитесь к письму, ваше высочество, и вы увидите, что эта окаянная графиня д’Орбиньи в свой черед была сражена благодаря тому, что вы мне своевременно сообщили о том, что она нанесла визит этому шарлатану Брадаманти-Полидори, пришла к нему домой на улицу Тампль… Ибо, что ни говори, ведь действовали-то вы… вернее сказать, я был всего лишь орудием, послушным вашей мысли… и клянусь вам: никогда еще вы столь удачно и столь своевременно не заменяли провидение – а оно порою запаздывает, – как в сложившихся обстоятельствах.

Родольф только улыбнулся и вновь стал читать письмо г-жи д’Арвиль.

«При виде сэра Вальтера Мэрфа Полидори буквально окаменел; моя мачеха переходила от удивления к изумлению, а мой отец, сильно взволнованный всем происходящим и ослабевший от болезни, без сил опустился в какое-то кресло. Сэр Вальтер Мэрф запер на два поворота ключа дверь, в которую вошел; затем он остановился перед другой дверью, что вела в соседнюю комнату, с тем чтобы помешать доктору Полидори ускользнуть через нее, и, обратившись к моему отцу, самым почтительным образом сказал ему:

– Тысяча извинений, граф, за ту вольность, что я себе позволил; но побудила меня так действовать крайняя необходимость, продиктованная защитой ваших интересов; вы сейчас поймете, в чем дело… Меня зовут Вальтер Мэрф, это может подтвердить вам стоящий здесь негодяй, который при виде меня дрожит всем телом; я советник его высочества великого герцога – правителя Герольштейна.

– Это верно, милостивый государь… – пролепетал охваченный страхом Полидори, обращаясь к графу д’Орбиньи.

– Но в таком случае, сударь… что привело вас в мой дом? Что вам угодно? – спросил мой отец.

– Сэр Вальтер Мэрф, – ответила я отцу, – приехал сюда вместе со мной, чтобы изобличить негодяев, чьей жертвой вы чуть было не стали.

Затем я протянула сэру Вальтеру хрустальный флакон и сказала:

– По счастливому наитию я завладела этим флаконом в ту самую минуту, когда доктор Полидори собирался влить несколько капель содержащейся в нем жидкости в питье, которое он приготовился дать моему отцу.

– Врач из соседнего городка исследует в вашем присутствии содержимое этого флакона, который я вручаю вам, граф, – сказал сэр Вальтер Мэрф, – и если будет установлено, что он содержит сильный и медленно действующий яд, то у вас больше не останется сомнений в том, какой опасности вы подвергались; к великому счастью, вас избавила от этой опасности нежная привязанность вашей дочери.

Мой бедный отец смотрел поочередно то на свою жену, то на доктора Полидори, то на меня, то на сэра Вальтера с потерянным видом; черты отца выражали неизъяснимую тревогу. По его удрученному лицу можно было угадать, какая ужасная борьба надрывала его душу. Он, без сомнения, изо всех сил противился охватывавшим его ужасным подозрениям, он страшился, что ему придется признать все коварство, все злодейство моей мачехи; наконец, закрыв лицо руками, он воскликнул:

– Господи боже, боже правый!.. Все, что я услышал, ужасно… невероятно… невозможно! Быть может, я просто вижу кошмарный сон?!

– Нет, это не сон!.. – с вызывающей дерзостью закричала моя мачеха. – Все это кошмарная действительность: вы выслушали жестокую клевету, ее заранее измыслили для того, чтобы погубить злосчастную женщину, единственное преступление которой – стремление посвятить вам всю жизнь! Пойдемте, пойдемте, мой друг, мы не останемся здесь ни минуты, – прибавила она, обращаясь к моему отцу, – надеюсь, ваша дочь не посмеет удержать вас силой, помимо вашей воли…

– Да, да, уйдем, – ответил мой отец, не помня себя, – все, что я услышал, – неправда, не может быть правдой, я не хочу больше ничего слышать, мой ум мешается, ужасные подозрения могут поселиться в моем сердце, и они отравят те немногие дни, что мне еще остались, и ничто не сможет утешить меня, если я поверю столь отвратительным козням.

Мой отец так сильно страдал, он был в таком отчаянии, что мне захотелось во что бы то ни стало положить конец этой столь жестокой для него сцене. Сэр Вальтер Мэрф догадался об этом; однако он хотел, чтобы истина целиком и полностью открылась и чтобы справедливость восторжествовала; вот почему он сказал, обращаясь к моему отцу:

– Еще только несколько слов, граф! Я понимаю, что вам будет очень тяжело и больно узнать о том, что женщина, которая, как вы полагали, была из чувства признательности привязана к вам, на самом деле – лицемерное чудовище; но я уповаю на то, что вы почерпнете некоторое утешение в искренней привязанности вашей дочери, а она неизменно питала и питает ее к вам.