Парижские тайны. Том 2

– А как истинный француз, ты должен ненавидеть чужестранцев.

– Все, что можно для тебя сделать, – это дать тебе поглодать ее лапы.

– Ведь они – прекрасная эмблема той скорости, с какой ты разносишь бумаги нашей конторы.

– А я-то надеялся, что мне хоть ее скелет достанется, – пробормотал рассыльный.

– Конечно, его можно было бы пожаловать тебе… но у тебя нет на это права: получится то же самое, что получилось с хартией тысяча восемьсот четырнадцатого года, которая так и осталась всего лишь скелетом свободы, которую обкорнали! – заявил писец, игравший в нотариальной конторе роль Мирабо.

– Ну уж коли речь зашла о скелете, – вмешался кто-то из молодых людей с грубой бесчувственностью, – то к месту вспомнить о скелете мамаши Серафен, упокой господи ее душу! Ведь с тех пор, как она утонула во время загородной прогулки, мы больше не обречены хлебать ее варево, что равносильно бессрочным каторжным работам.

– И вот уже почти неделю патрон вместо того, чтобы пичкать нас скудным завтраком…

– Щедро выдает каждому по сорок су в день.

– Именно потому я и говорю: упокой господи душу мамаши Серафен!

– И то верно: при ней патрон бы в жизни не отвалил нам по сорок су в день.

– Это огромная сумма!

– Сумма просто баснословная!

– Во всем Париже не сыщешь другую такую контору…

– Не сыщешь во всей Европе!..

– Во всей вселенной нет другой такой конторы, где простому писцу выдают по сорок су на завтрак!

– Кстати, о госпоже Серафен… Кто из вас видел служанку, которую взяли на ее место?

– Эту эльзаску, которую привела сюда однажды вечером привратница того дома, где жила бедная Луиза? Об этом мне сказал наш привратник.

– Вот именно.

– Нет, я ее еще не видал.

– И я не видел.

– Черт побери! Да ее и невозможно увидеть, ведь патрон просто взбесился, он делает все, чтоб помешать нам даже приблизиться к флигельку во дворе!

– Теперь ведь порядок в конторе поддерживает привратник, он сам же тут и убирает… Как же ты увидишь эту красотку?!

– Ну так вот! Я ее видел!

– Ты?

– Каким образом?

– А какая она из себя?

– Высокая? Маленькая?

– Молодая? Или старая?

– Заранее готов побиться об заклад, что мордашка у нее не такая миловидная, как у бедной Луизы… Славная была девочка!

– Слушай-ка! Коли ты ее видел, новую служанку, скажи хоть, какова она на вид?

– Я не то чтоб ее хорошо разглядел… я видел, вернее сказать, только ее чепчик, надо признать, прехорошенький!

– Ах, вот оно что! Ну и что у нее за чепчик?

– Чепчик у нее бархатный, вишневого цвета; такие чепчики носят продавщицы метелочек…

– Эти эльзаски? Ну понятно, раз она эльзаска.

– Стоп, стоп, стоп…

– Шут вас побери! Чему вы удивляетесь? «Обжегшись на молоке, дуют на воду…»

– Ах, вот и Шаламель заговорил! Ну, ответь: какое отношение имеет эта твоя поговорка к чепчику эльзаски?

– Ровно никакого.

– Зачем же ты ее изрекаешь?

– Потому что «за добро добром платят», а еще потому, что «всякий бездельник – друг человека».

– Ну вот, коли Шаламель начал сыпать своими глупыми поговорками, в которых ни складу ни ладу, это займет не меньше часа. Слушай, расскажи-ка нам лучше все, что ты знаешь об этой новой служанке?

– Позавчера я проходил по дорожке возле флигеля; она стояла, облокотившись на подоконник, перед одним из окон первого этажа.

– Кто «она»? Дорожка?

– Перестань чепуху молоть! Служанка стояла. Снизу стекла в окне были очень грязные, и рассмотреть эльзаску я не мог; но посредине стекла были почище, так что я увидел ее вишневого цвета чепчик и густые черные кудри, черные как смоль, мне показалось, что она причесана на манер римского императора Тита.

– Готов биться об заклад, что наш патрон вряд ли разглядел сквозь свои зеленые очки столько, сколько ты умудрился разглядеть! Он ведь из тех людей, о которых говорят: останься он вдвоем с женщиной на Земле – и род людской прекратится!

– Ничего удивительного: «Хорошо смеется тот, кто смеется последний», тем более что «точность – вежливость королей».

– Боже правый! До чего утомителен этот Шаламель, когда он сыплет своими поговорками!

– Черт побери! «Скажи мне, с кем ты водишься, и я скажу тебе, кто ты!»

– Уф! До чего красиво!

– А я вот что думаю: по-моему, наш патрон из-за своего суеверия все больше тупеет.

– Может, им овладело раскаяние, и потому он выдает каждому из нас по сорок су на завтрак…

– Скорее он просто свихнулся.

– Или заболел.

– Мне уже несколько дней кажется, что у него какой-то потерянный вид.

– Да, его что-то почти совсем не видно… Раньше он, нам на горе, появлялся у себя в кабинете ни свет ни заря и все время чего-то от нас требовал, а теперь по два дня в контору носа не кажет.

– Оттого-то старший письмоводитель просто завален работой.

– И мы нынче утром, того и гляди, околеем с голоду, дожидаясь его!

– Да, в нашей конторе большие перемены!