– Неужели ты сомневалась?.. Но, умоляю тебя, – сказал я, – не предавайся таким мрачным мыслям… Потом ты займешься своим завещанием, времени у тебя хватит…
– Конечно, милый отец, мне предстоит еще долгая жизнь…
Эти слова она произнесла таким тоном, что, не знаю почему, меня опять бросило в дрожь.
Я еще внимательнее посмотрел на нее; лицо ее не изменилось, и я успокоился.
– Да, время у меня еще будет, но отныне я не должна заниматься земными делами… ведь сегодня я отреклась от всего, что связывало меня с миром. Прошу вас, не откажите мне…
– Приказывай… я исполню все, что ты пожелаешь…
– Я хотела бы, чтоб моя нежная мать всегда хранила в маленькой гостиной, где она обычно проводит время, пяльцы… с начатой мною вышивкой.
– Твое желание будет исполнено, дитя мое. Твои покои остаются в полной сохранности, после того… как ты покинула дворец, так как все, что тебе принадлежало, для нас – предметы религиозного культа… Клеманс будет глубоко тронута, узнав о твоем желании.
– А вы, дорогой отец, прошу вас, возьмите мое большое кресло черного дерева, сидя в котором я так долго думала, о многом мечтала…
– Оно будет поставлено рядом с моим в рабочем кабинете, и я буду каждый день воображать, что ты здесь, подле меня, как это часто бывало, – сказал я, заливаясь слезами.
– Теперь я хотела бы также оставить память о себе среди тех, кто был мне предан во времена моих скитаний. Госпоже Жорж я желала бы оставить чернильницу, служившую мне до последнего времени. Этот дар имеет свой смысл, ведь она первая, кто учил меня писать на ферме. Что касается досточтимого кюре Букеваля, обратившего меня в нашу веру, то ему я оставляю прекрасное распятие из моей молельни…
– Хорошо, дорогое дитя…
– Я желала бы также отправить моей Хохотушке жемчужную повязку; это скромная вещь, и она могла бы носить ее на своих прекрасных черных волосах… И, если возможно, ведь вы знаете алжирский адрес Марсиаля и Волчицы, я хотела бы, чтоб эта мужественная женщина, которая спасла мне жизнь, получила бы золотой с эмалью крест… Все эти сувениры, дорогой отец, должны быть вручены от имени Лилии-Марии.
– Я исполню твою волю… Ты никого не забыла?..
– Думаю, что нет.
– Подумай… среди тех, кто тебя любил, нет ли какого-нибудь очень несчастного человека… который страдает так же, как твоя мать и я… кто столь же тяжело, как мы, переживает твой уход в монастырь?
Бедная дочь поняла меня, она пожала мне руку, легкий румянец на мгновение покрыл ее бледное лицо.
Предчувствуя вопрос, который она, вероятно, боялась мне задать, я сказал:
– Он выздоравливает… опасность миновала.
– А его отец?
– Состояние его улучшилось после того, как стал поправляться его сын. Он также чувствует себя хорошо… А что оставишь ты Генриху? Твой сувенир будет для него дорогим и вечным утешением!..
– Отец… подарите ему мой аналой для молитвы… Увы, я много раз орошала его слезами, взывая к богу с просьбой помочь мне забыть Генриха, любви которого я была недостойна…
– Как он будет счастлив, когда узнает, что ты вспомнила о нем!
– Что касается приюта для сирот и покинутых родителями девушек, я желала бы, дорогой отец, чтобы…»
На этом месте письмо Родольфа было прервано, и далее следуют едва различимые слова:
«Клеманс… Мэрф закончит это письмо; я ничего не соображаю, схожу с ума… Ах, 13 января!!!»
Окончание письма было написано рукой Мэрфа:
«Сударыня!
По повелению его высочества заканчиваю этот печальный рассказ. Два письма монсеньора должны были подготовить ваше высочество к печальному известию, которое я принужден сообщить.
Три часа тому назад монсеньор начал писать письмо вашему высочеству; я ожидал в соседней комнате, чтобы отправить его с курьером. Вдруг вошла растерянная принцесса Юлиана.
– Где его высочество? – с тревогой спросила она.
– Принцесса, монсеньор пишет письмо великой герцогине, в котором извещает ее о том, что здесь происходит.
– Сэр Вальтер, нужно сообщить монсеньору об ужасном событии. Вы его друг… благоволите его уведомить. От вас ему будет легче выслушать эту страшную весть…
Я все понял и решил с предосторожностями оповестить его высочество об этом роковом событии… Принцесса предупредила, что Амелия медленно угасает и что монсеньор должен поторопиться, чтобы застать ее в живых, поэтому у меня не было времени для длительных разговоров. Я вошел в гостиную. Его высочество сразу заметил мою бледность.
– Ты пришел известить меня о несчастье!..
– О неизбежном несчастье, монсеньор… Мужайтесь!..
– О, я предчувствовал!.. – воскликнул он и, не говоря ни слова, бросился в монастырь. Я последовал за ним.