Парижские тайны. Том I

— И ты не пожалеешь, выслушав меня, — сказал Грамотею дядюшка Шатлэн. — Представь, что однажды наш хозяин сказал себе: «Я очень богат, и это хорошо. Но все равно я не могу съесть два обеда. А что, если я накормлю тех, у кого ничего нет на обед, и накормлю досыта добрых людей, у которых еды не хватает? Ей-богу, это мне нравится. Так скорее за дело!» И наш хозяин принялся за дело. Он купил эту ферму, которая тогда немного стоила: на ней было всего две упряжки для пахоты и два плуга: я это точно знаю, потому что родился здесь. Наш хозяин прикупил земли, и ты сейчас узнаешь, для чего. Управительницей фермы он поставил достойную женщину, столь же уважаемую, сколь несчастную, — он всегда вот так выбирал людей, — и он сказал ей: «Этот дом будет, как дом божий, открытый для добрых и закрытый для негодяев. Мы прогоним ленивых нищих, но будем всегда подавать трудовой хлеб тем, кто сохранил мужество. Эта милостыня труда не унизит тех, кто ее принимает, и принесет пользу тем, кто ее подает. Богач, который этого не делает, — скверный богач». Так сказал наш хозяин, но, ей-богу, он сделал лучше, чем сказал. Прежде отсюда до Экуана была прямая дорога, которая сокращала путь на доброе лье.[97] Но какая эта была дорога, о господи! Она была так разбита, что по ней нельзя было ни пройти, ни проехать, это была погибель для лошадей и повозок. Немного собственного труда и немного денег от каждого окрестного фермера могли бы привести дорогу в порядок, но если одни мечтали об этом, другие упрямились и не хотели вкладывать ни свой труд, ни свои денежки. Наш хозяин увидел это и сказал: «Дорога будет исправлена, однако, поскольку те, кто должен в этом участвовать, не хотят в этом участвовать и поскольку это слишком дорогая дорога, которой потом будут пользоваться прежде всего те, у кого есть лошади и экипажи, надо сделать так, чтобы она сначала принесла пользу тем, у кого есть только руки и доброе сердце, но нет работы. Например, поступит к нам на ферму здоровый парень и скажет: „Я голоден, и у меня нет работы“». — «Дорогой мой, отвечу я, вот тебе добрая похлебка, вот кирка и лопата. Тебя сейчас отведут на дорогу в Экуан. Выровняешь за день два туаза дороги — и получишь к вечеру сорок су, выровняешь один туаз — получишь двадцать су, выровняешь полтуаза — получишь десять су, а ничего не сделаешь, не получишь ничего». К вечеру, возвращаясь с полей, я осмотрю дорогу и увижу, кто сколько сделал.

— И подумать только, нашлись два негодяя, которые слопали похлебку и просто украли кирки и лопаты, — с возмущением воскликнул Жан-Рене. — Вот и поди после этого делай добро!

— Да, это правда, — подтвердили остальные крестьяне.

— Полно, дети мои! — возразил дядюшка Шатлэн. — Подумайте сами, неужели мы не будем ни сажать, ни сеять только потому, что на свете есть гусеницы, долгоносики и прочие вредные насекомые, которые объедают листья и грызут зерно? Нет, нет, эту нечисть надо просто давить, а бог милостив, и по его доброте распустятся новые почки и вырастут новые колосья, все снова расцветет, и никто даже не вспомнит о зловредных жучках и червячках. Не правда ли, добрый человек? — обратился он к Грамотею.

— Да, разумеется, — поспешно ответил бандит; уже несколько минут он был глубоко погружен в какие-то свои мысли.

— Нашлась работа и для женщин и для детей, — продолжал дядюшка Шатлэн. — Каждому по его силам.

— И все равно дела на ферме и на дороге идут медленно, — заметила Клодина.

— Ну что ж, зато в округе у добрых людей, к счастью, пока хватает работы.

— А для меня, несчастного слепца, найдется у вас на ферме угол и кусок хлеба, чтобы мне дожить остатки моих дней? — внезапно спросил Грамотей. — Поверьте, мне осталось немного. Окажете вы мне такую милость? О, если бы это сбылось, добрые люди, я бы до конца жизни молился за вашего хозяина!

Бандит говорил в этот момент вполне искренне. Он вовсе не раскаивался в своих прошлых преступлениях, но мирная и счастливая жизнь крестьян привлекала его тем более, что он страшился жестокой участи, которую готовила ему Сычиха. Он страшился этого страшного невообразимого будущего и горько сожалел, что в свое время позвал свою бывшую сообщницу и навсегда потерял возможность жить среди честных людей, у которых его поселил Поножовщик.

Дядюшка Шатлэн с удивлением взглянул на Грамотея.

— Но послушай, бедняга, — сказал он, — я думал, у тебя есть какие-то деньги, друзья…

— Увы, бог свидетель!.. Я ослеп из-за несчастного случая на работе. Теперь иду в Лувр, надеясь на помощь дальнего родственника, но вы понимаете, люди бывают порой такими жестокими, такими эгоистами, — ответил Грамотей.

— О, не одни же себялюбцы живут на свете! — возразил дядюшка Шатлэн. — Хороший и честный работник, как ты, и к тому же такой несчастный, да еще с таким добрым, милым сыночком, могут растрогать даже каменное сердце. Однако почему хозяин, у которого ты работал до этого несчастного случая, ничего не сделал для тебя?

— Он умер, — чуть поколебавшись, ответил Грамотей. — Он был моим единственным благодетелем.

— А приют для слепых?