Парижские тайны

P.S. О боже, монсеньор, прочитав письмо, я заметила, что несколько раз назвала вас господин Родольф. Вы ведь меня простите? Вы отлично знаете, что, под тем или другим именем, все равно мы уважаем и благословляем вас».

Глава V. ВОСПОМИНАНИЯ

Какая славная Хохотушка, — сказала Клеманс, растроганная простодушным письмом, которое прочел Родольф.

— Конечно, — ответил принц, — она заслужила наши благодеяния, у нее отличный характер, доброе сердце, врожденный ум; Мария любит ее так же, как и мы.

Затем, увидев Марию, ее бледное, печальное лицо, спросил:

— Что с тобой?

— Увы! Грустно видеть, как сложилась моя жизнь и жизнь Хохотушки. «Труд и Благоразумие, Любовь и Счастье» — в этих словах заключается вся ее прошлая и настоящая жизнь... Работящая, разумная девушка, любимая жена, счастливая мать — вот ее участь, в то время как я.....

— Боже мой!.. О чем ты говоришь?

— Пощадите меня, отец, не упрекайте, что я неблагодарна: несмотря на вашу нежность и заботу моей матери, на роскошь, которая меня окружает, на ваш королевский сан, мой позор несмываем! Забыть прошлое нельзя! До сих пор я скрывала это от вас, но воспоминания о моем унизительном падении убивают меня.

— Клеманс, вы слышите, что она говорит? — в отчаянии произнес Родольф.

— Бедное дитя, — сказала Клеманс, взяв за руку Марию, — наша забота, симпатия всех тех, кто вас окружает, и которую вы заслужили, разве все это не доказывает вам, что прошлое должно стать для вас лишь дурным сном?

— О злой рок! — продолжал Родольф. — Как я проклинаю свое благостное спокойствие, ведь мрачные мысли давно тревожат ее душу. Неведомо для нас они беспрестанно угнетают ее; всему конец, какое несчастье!

— Не отчаивайтесь, друг мой, вы сами только что сказали, что надо знать, какой враг нам угрожает. Мы знаем теперь причину тоски нашей дочери, и мы восторжествуем, так как за нас разум, справедливость и любовь.

— Если ее скорбь неизбывна, то станет неизлечимой и наша, — продолжал Родольф, — право же, придется разочароваться во всякой справедливости, и человеческой и божественной, если эта бедная девочка по-прежнему будет погружена в грустные размышления.

После долгого молчания, во время которого Мария, казалось, что-то обдумывала, она обратилась к Родольфу и Клеманс:

— Выслушайте меня, дорогой отец и моя нежная мать, сегодня торжественный день... Бог не захотел, чтоб я продолжала скрывать свои чувства, я все равно призналась бы вам в том, что вы услышите сейчас, потому что всякому страданию приходит конец.

— О, я все понимаю, — воскликнул Родольф, — для нее нет больше веры в будущее.

— Я надеюсь на будущее, отец, и эта надежда придает мне силу откровенно признаться вам.

— А на что ты можешь надеяться в будущем... — бедное дитя, если ныне твоя судьба приносит тебе только печаль и горечь?

— Я сейчас вам объясню, отец... но прежде позвольте мне напомнить вам прошлое и перед богом, который слышит меня, признаться вам в том, что я чувствовала до сих пор.

— Говори... говори, мы слушаем тебя, — сказал Родольф, садясь вместе с Клеманс возле Лилии-Марии.

— Пока я была в Париже... с вами, отец, я была так счастлива, что эти прекрасные дни невозможно возместить годами страданий... Вот видите... я все-таки познала счастье.

— В течение нескольких дней, быть может...

— Да, но какое это было светлое блаженство! Вы окружали меня лаской, трогательной заботой! Я без страха отдавалась порывам благодарности и любви... И каждое мгновение сердце мое стремилось к вам... Будущее ослепляло меня: у меня был обожаемый отец, вторая мать, ее я могла любить вдвое сильнее, потому что она заменила мне мою мать, которой я никогда не видела. А потом... я должна признаться во всем, я невольно гордилась тем, что принадлежу вам. Когда ваши приближенные разговаривали со мной в Париже, называли меня «ваше высочество», я восхищалась этим званием. Если в то время мне иногда неясно вспоминалось прошлое, я думала: некогда так низко падшая, теперь я нежно любимая дочь владетельного принца, всеми почитаемого и благословляемого, некогда такая несчастная, теперь я наслаждаюсь великолепием роскоши и почти королевскими почестями! Увы! Что вы хотите, отец, мое возвышение было так неожиданно... ваше могущество окружило меня таким великолепным блеском, что меня можно простить за то, что я позволила так ослепить себя.