Парижский РоялистЪ

Сознание медленно возвращалось к Евстахию – он видел себя стремительно летящим по какой-то трубе, как в аквапарке, и почему-то ощущал, что вся спина у него мокрая, а трусы неприятно врезались промеж булок:

“Леерзон меня что ли в ванну положил спать?” – вяло подумал Жданский. – “Кстати, пьеса пошловатая вышла, надо будет сказать…” – он все еще держал глаза закрытыми, ощущая похмельную пульсацию в голове. – “А что за мерзкий запах? Забилась канализация? Или, может быть, я… обгадился?!”

Немного обождав и поразмыслив, Евстахий решил, что снайпером[55] он быть отказывается, из санитарных соображений. Тем временем смрад только усиливался, поэтому он сделал усилие и решительно открыл глаза. И тут же зажмурил их снова, не веря в увиденное:

– А-а-а, очнулся, mio amico russo![56] Славно же тебя приложили! Но, сразу видно, что голова твоя к таким поворотам судьбы подготовлена – другой бы, от такого удара, копыта отбросил. Да и хорошо, что я догадался выйти следом за тобой, иначе могло бы и хуже дело кончиться. – произнес до боли знакомый голос.

Осознав, что реальность куда хуже, чем предполагаемый сон в ванной у Леерзона и продрав, наконец, глаза он испустил жалобный стон, увидев склонившегося над ним менестреля с довольной улыбкой во всю рожу.

– Я уже битый час пытаюсь привести тебя в сознание. Уже думал за телегой идти, да вот все размышлял, собственно, куда тебя: к лекарю, иль сразу на погост, – криво ухмыльнулся Паоло, – но покойников я как-то не очень… Эй, эй! Я уже почти уже решился тащить тебя к лекарю и посмотреть, что он скажет. – быстро затараторил Паоло, глядя как Жданский начал закатывать глаза и грозился снова рухнуть в обморок.

Пара легких ударов по щекам слегка взбодрили Евстахия. Паоло, покрутив головой, быстро зачерпнул из ближайшей лужи пригоршню воды и брызнул Евстахию в лицо. От прохладной и далеко не чистой водицы последний окончательно пришел в себя и проявил завидную волю к жизни.

– Ты давай-ка с погостом обожди, у меня еще планов громадье. – Евстахий приподнялся на локтях и огляделся.

Он лежал на дне канавы, заполненной мутной зловонной жижей, а рядом на корточках примостился довольный Паоло.

– А что, – брезгливо заметил Жданский, пытаясь подняться на ноги, – вытащить меня из канавы и приводить в чувство в менее отвратном месте Заратуштра[57] не позволил?

– Зара-кто-сра? – искренне удивился менестрель, отряхивая сапоги от налипшей на них грязи.

– Заратуштра, – повторил Евстахий, морщась от головной боли, – ну, практически святой Петр.

– А-а! Да нет, если бы! – просиял Паоло. – Трактирщик сказал, что у тебя может быть перелом или сотрясение, ещё что-то про кровь в голове и белую желчь говорил, но я не особо понял. В общем, лучше было тебя не перемещать, а то окочурился бы, а потом со стражей объясняться. А у Пьера-трактирщика дедушка, он коновал в деревне, так он не только животину лечит, а и односельчанам помогает. Там, вправить кому чего надо, ушибы, порезы, да ссадины. Пьер говорит, его советов в области лекарства не только сельчане, а все окрестные жители прислушиваются. А иногда даже и с других деревень приходят, если занедужит кто. Ну, за настойкой там, на куриных пятках – это от запора, или там если роды у коровы тяжелые, то тут уже поможет микстура из трав, вымоченных в моче молодого поросенка, моча троекратно упаренная, само собой, а вот если…

– Я понял! – остановил не на шутку разошедшегося менестреля Жданский. – Можешь не продолжать, я понял картину. Сельский Авиценна[58] натаскал внука в лекарском деле, а тот, наметанным глазом глянув на меня, лежащего во всей этой красоте, – Евстахий махнул руками в стороны, по которым простиралась пахучая канава, – вдохнул запах миазмов,[59] выслушал тебя и выдал авторитетный диагноз.

– Так всё и было, – осклабился Паоло Фарфаллоне.

Евстахий, наморщив лоб замолчал. Он вспомнил уроки первой помощи, которые посещал перед сдачей экзамена на права. Особо ему запомнились пояснения о пользе шлема у мотоциклистов:

– Основная задача шлема – сохранить ваш мозг в одном сосуде. – черно пошутил тогда инструктор скорой помощи.

– В принципе дело говорил, так что считай ты экзонерирован! – вернул варваризм Евстахий. – Давай-ка теперь думать, как мне отмыться. Не могу же я, в конце концов, в таком виде по городу шататься – меня ни в одно приличное место не пустят.

– Экзо-что? Чудные ты слова какие-то употребляешь, Евстахий, видно славно тебя огрели, а?

– И не говори, – согласился Евстахий, потирая шишку на затылке, – Я имел ввиду реабилитирован, такое славное слово имеющее латинские корни тебе понятно, мой Италь… – тут он осекся, вспомнив, что находится в XVII веке и Италии как таковой еще, вроде как, не было. – Кстати, а ты сам-то откуда?

– Из Пизы, Тосканское герцогство, – как-то неохотно бросил Паоло, – вот только не говори, что не знаешь!