Парижское таро

Я попала в открытую дверь кафе. Спустя мгновение банка вылетела оттуда и покатилась по мостовой. Михал снова забросил ее в черную дыру входа. Несколько секунд тишины – и жестянка, как и в первый раз, оказалась на тротуаре. Не то приглашение, не то предостережение. Мы вошли. За стойкой постаревшая Жюльет Греко. Пустой зал, в углу, под выцветшими рекламами пятидесятых годов, – клошар в рваной фуфайке.

– Кинь банку, – заскрипел он.

– На улице осталась. – Михал показал на дверь.

– Кинь, когда будешь выходить, только не забудь.

Мы уселись за скользкий деревянный стол. Жюльет Греко направилась к нам с бутылкой.

– Мы не заказывали вина, – сказала я без особой уверенности – уж очень решительно она поставила перед нами божоле.

– Ничего больше нет. Кофеварка с утра сломана. – Она сдвинула на другой конец стола липкие чашки и тарелки с окурками. Клошар взял зубами стакан, склонил голову набок и высосал остатки вина.

– Еще, – потребовал он.

Жюлет Греко глядела на него с жалостью:

– Допился, бедняга, до паралича, теперь только ногами болтает. Киньте ему эту банку, пусть развлекается. Сорок франков. – Она взяла деньги и вернулась за стойку. Тишину и неподвижность кафе нарушала поскрипывавшая на сквозняке дверь сортира. Она плавно приоткрывалась, на мгновение являя нашему взору заляпанный клозет, затем лениво, словно со вздохом облегчения, захлопывалась.

Михалподнял воротник куртки, сунул в рот сигарету.

– Знаешь, почему люди курят? – Он порылся в карманах. – Им кажется, что они несут свет, пусть он освещает лишь кончик их носа… горячая точка света и тепла в этом б… мире. – Спичек не было. – Мне даже курить не хочется. – Он разломил сигарету. – И не введи нас во искушение.

– Ты бросаешь курить?

– Не окурки меня искушают, но смерть. Я думал, почему так, – оказалось, все очень просто: смерть – следствие греха, а грех притягателен. Забыл тебе сказать – она меня преследовала.

– Эва? – удивилась я такой перемене: до сих пор Михал бегал за Эвой, умоляя встретиться и поговорить.

– Нет, Эва порой приходит ко мне во сне и глядит огромными глазами цвета пиццы. Меня преследовала голова, череп – тот, из вертящегося фонтана у Бобур. Я проходил там много раз, и ничего… разбрызгивая воду, кружились пластмассовые кубики, рты, шляпы, череп. А вчера я шел в библиотеку и почувствовал на себе чей-то взгляд. Обернулся и увидел его – он старался не выпускать меня из виду.

– Михалик, череп в фонтане у Бобур всегда вертится, это твои фантазии.

– Но он упрямо поворачивался именно ко мне. Он следил за мной, я слышал его голос. Ты, конечно, скажешь, Шарлотта, что у меня галлюцинации… плеск воды, шум ветра – возможно, но вода в фонтане не смогла бы сказать моей голове: «Живой, значит – еще не умер».

– А череп из нашего холодильника никогда тебя не преследовал? – Я подлила Михалу вина.

– Череп Томаса в холодильнике – это наш домашний череп, он не считается, это все равно как если черный кот перебегает тебе дорогу в собственном доме. Ничейный кот на улице – другое дело.

Стакан выскользнул у клошара изо рта и упал на пол.

– Небьющийся, специально для меня купили, – похвастался он.

– Он бросает стакан, когда хочет поболтать с клиентами, – отозвалась из-за стойки Жюльет Греко, подводя черной тушью глаза.

Михал поднял стакан и поставил его перед клошаром.

– Хотите еще вина? – спросил он старика, который не сводил глаз с нашей бутылки.

– Угу, – толкнул тот в ответ стол. Оживившись, он замахал ногами и вдруг закричал по-русски: «Bystro, bystro!», торопя Михала, который наполнял небьющийся стакан.

– Где вы научились? Прекрасное произношение, – восхитился Михал.

Старик залпом выдул божоле и облизнулся:

– Пока меня не парализовало, я был русским, теперь я клошар. За это «bystro» мне наливают, потому что не понимают, что это значит, и просят объяснить. Я рассказываю, что после поражения Наполеона голодные русские солдаты шатались по Парижу и, желая побыстрее поесть и выпить, кричали официантам в кафе: «Bystro! Bystro! Еще бутылку!» Отсюда название «бистро» – быстро поесть, быстро выпить.

– Заказать вам еще? Шарлотта, у тебя есть деньги? – Михал высыпал из кармана мелочь.

Клошар, увидев, что мы не решаемся потратить на него последние франки, исполнил свой коронный номер. Прислонившись парализованным туловищем к стене и размахивая ногами, он пискляво затянул:

– Расцветали яблони и груши, один, два, три, расцветали…

Я положила на стойку монеты. На прощание Жюльет Греко взмахнула накладными ресницами. Михал закинул в кафе банку, и мы бегом успели на последний поезд метро в 0.35.

Томас закончил свою кандидатскую, перестал ходить в библиотеку и институт. Сделал в мастерской, кухне и ванной генеральную уборку. Он сунулся было со щеткой и ведром в коридор, но там столкнулся с разъяренной мадам Аззолиной.

– Это еще что за новости? Вы первый, кто недоволен тем, как я мою лестничную клетку!