Парк Горького

Дверь таможни на той стороне границы открылась. Финский майор вернулся с конвертом в руках.

— Ну как, прав наш следователь? — спросил комендант.

Майор брезгливо сунул Аркадию конверт.

— Дерьмо. В шести отделениях сундука дерьмо маленьких зверьков. Откуда вы узнали?

— Сундук без ящика? — спросил Аркадий.

— Ящик открыли мы, — ответил комендант. — Вся упаковка открывается на советской стороне.

— А внутри сундука проверяли? — спросил Аркадий.

— Какой в этом смысл? — ответил финн. — При нынешних-то отношениях между Финляндией и Советским Союзом.

— А какова процедура востребования предметов со склада таможни? — спросил майора Аркадий.

— Очень простая. На таможне остается очень мало вещей, они, как правило, следуют поездом до Хельсинки. Никто не имеет права забрать вещи без предъявления документов, удостоверяющих личность и принадлежность вещи, а также уплату таможенной пошлины. Двери не охраняются, но мы бы увидели, попытайся кто-нибудь вынести сундук. Понимаете, чтобы избежать провокаций на границе с дружественным соседом, мы по соглашению с Советским Союзом держим здесь очень незначительное подразделение. А теперь извините меня — у меня кончилось дежурство и мне далеко ехать домой. Завтра праздник.

— Праздновать Первое мая, — сказал Аркадий.

— Вальпургиеву ночь, — с удовольствием поправил его финн. — Шабаш ведьм.

* * *

От Выборга, близ границы, Аркадий долетел до Ленинграда, а оттуда вечерним рейсом вылетел в Москву. Большинство пассажиров были военные. У них два свободных дня, и они уже начали пить.

Аркадий написал отчет о расследовании. Он положил его в сумку с вещдоками, приложив к нему заявление коменданта погранпоста, конверт с экскрементами из ларца, волоски из Костиной клетки, личные вещи из рундучков троих убитых, пленки с показаниями Ирины и записью разговора Осборна с Унманном 2 февраля. Он поставил на мешке адрес генерального прокурора. Стюардесса раздала леденцы.

Через несколько часов Осборн и Кервилл сядут в самолет. Аркадий лишний раз оценил точность, с какой Осборн спланировал свои приезды и отъезды. «Даже задержка…» — беспокоился Унманн за день до отправки из Москвы ларца с шестью соболями Кости Бородина. На какой срок можно без риска усыпить зверьков? На три часа? На четыре? Безусловно, достаточно для перелета в Ленинград. Потом Унманн даст им следующую дозу по пути из аэропорта на вокзал. Ларец нельзя было вывезти самолетом, потому что международный багаж проходит проверку рентгеном. Машины и их содержимое тщательно проверяются на контрольно-пропускных пунктах. Выход был найден — местный поезд, следующий через тихую пограничную станцию, где не хватало персонала. Осборн машиной вернулся из Хельсинки на финскую сторону границы до того, как ларец был выгружен с поезда. Советские пограничники уже вскрыли упаковочный ящик. Финны оказали Осборну любезность, разрешив оставить ларец в помещении неохраняемого склада. Видел ли кто, когда он заходил на склад? Выло ли на нем специально пошитое пальто с большими внутренними карманами? Был ли у него сообщник среди финских пограничников? Какая разница, ведь Осборну ни разу не пришлось предъявить документы, и с начала до конца перевозки он не имел никакого отношения к ларцу.

Костя Бородин, Валерия Давидова и Джеймс Кервилл погибли в Парке Горького. А у Джона Осборна где-то за пределами Советского Союза появилось шесть баргузинских соболей.

На закате самолет прибыл в Москву. Когда приземлились, было уже темно.

Аркадий отправил посылку из аэропорта. Принимая во внимание праздники, его отчет поступит по назначению через четыре дня, что бы с ним ни случилось.

* * *

За двором наблюдали. Аркадий проулком прошел в подвал и оттуда поднялся в квартиру. В темноте он переоделся в форму старшего следователя. Форма была темно-синего цвета, на погонах четыре капитанские звездочки, на фуражке золотой шнур и красная звезда. Пока он брился, в квартирах сверху и снизу слышались звуки телевизоров. Оба были настроены на традиционное предмайское представление «Лебединого озера» из Кремлевского Дворца съездов. Во время увертюры он слышал голос диктора, объявившего о присутствии самых почетных и дорогих из шести тысяч гостей, но не мог разобрать имена. Он сунул пистолет в карман мундира.

На Таганской улице он двадцать минут ловил такси. Улицы в центре города были залиты светом прожекторов и украшены знаменами и транспарантами. Весь год Москва была подобна серому кокону, из которого только на одну эту ночь вылетала огромная сотканная из света бабочка. По сторонам всех больших зданий и поперек широких улиц были протянуты красные полотнища. Вдоль них шагали лозунги: «ЛЕНИН ЖИЛ, ЛЕНИН ЖИВ, ЛЕНИН БУДЕТ ЖИТЬ!». Такси обгоняло их. «ГЕРОИЧЕСКИЕ ТРУЖЕНИКИ… ВЕЛИКАЯ И БЕСПРИМЕРНАЯ… ПРИВЕТСТВУЕТ… СЛАВА…»