Парк Горького

— Мне нравится, как это звучит, — она наклонила голову. — «Ваш муж». Довольно мило прозвучало бы в суде. — Она уютно свернулась калачиком. — Вы с Мишей для меня одно и то же. Он того же мнения. Он всегда называет тебя своей «доброй половиной». Ты всегда поступаешь так, как хотелось бы ему самому, поэтому он так восхищается тобой. Если я не могу сказать его «доброй половине» о том, что он пытается меня убить, тогда я не могу сказать это никому. Знаешь, я всегда удивлялась, почему ты не обращал на меня внимания в университете. Ведь я была довольно привлекательна.

— Ты и сейчас недурна.

— А сейчас я тебе интересна? Можно прямо здесь, не нужно идти в спальню, и я обещаю, что все будет в полном порядке, не бойся. Нет? Скажи честно, Аркаша, ты всегда честен, в этом твое обаяние. Значит, нет? Только не извиняйся, пожалуйста, должна тебе признаться, что мне это тоже неинтересно. Что с нами случилось, — рассмеялась она, — мы больше не интересны друг другу?

Аркадия будто что толкнуло. Он схватил и перевернул вверх дном сумочку, рассыпав по столу ее содержимое, главным образом бумажные упаковки пенталгина, обезболивающего средства, содержащего кодеин и фенобарбитал, — свободно продающегося в аптеках «наркотика домохозяек».

— Сколько ты принимаешь за день?

— Ты прежде всего думаешь о том, как действовать. Уж больно ты профессионален. Мужчины так профессиональны… Однако я тебе надоедаю, — оживилась она, — а у тебя своих мертвецов хватает. Мне просто хотелось расширить твой кругозор. Ты, пожалуй, единственный человек, которому до меня есть дело. А теперь можешь возвращаться на работу.

— А ты что будешь делать?

— Буду сидеть здесь. Как кошка.

Аркадий поднялся и направился было к двери.

— Я слышал, что ты собираешься давать против меня показания в бракоразводном процессе, — сказал он.

— Не против тебя. В пользу Зои. Откровенно говоря, — мягко сказала Наташа, — я никогда не считала, что из вас получится пара, никогда.

— Будешь умницей? Мне нужно идти.

— Все будет в порядке, — она с покорным видом поднесла к губам бокал.

В дверях лифта Аркадий столкнулся с Мишей. Тот от смущения залился краской.

— Спасибо, что зашел. А я не мог выбраться раньше. — Миша хотел проскользнуть мимо.

— Погоди. Ты бы лучше свел ее к врачу, — сказал Аркадий. — И отбери у нее все таблетки.

— У нее все будет хорошо. — Миша попятился к двери. — С ней это уже бывало, так что все обойдется. Лучше займись своими делами.

* * *

Вторую половину дня Аркадий провел за бумагами, проверял регистрацию «Жигулей» Ганса Унманна и снова изучал визы Осборна. Американец ехал поездом от Парижа до Ленинграда, куда прибыл 2 января. Такое путешествие, пусть и в мягком вагоне, через Францию, Германию и Польшу было утомительным, особенно для такого всесильного предпринимателя, как Осборн. Но в зимнее время Ленинград закрыт для навигации, а при осмотре в аэропорту могли обнаружить «манлихер».

Под вечер Аркадий был на кремации Паши Павловича. Его тело наконец передали для похорон, так что теперь его можно было положить в сосновый гроб и откатить в печь.

* * *

Хулиганы сбили с лозунга все слова, за исключением одного: «НАДЕЖДА».

Трубы завода имени Лихачева исчезли в ночи. Магазины были закрыты; тот, что торговал спиртным, был надежно защищен железными дверями. Пьяницы орали вслед милиционеру: «Эй ты, мусор!» Милиционер сошел с тротуара на мостовую, поглядывая, нет ли патрульной машины.

Аркадий вошел в кафетерий, где он раньше встречался с Лебедем. За круглыми столами сгрудились постоянные посетители. Бутылки в честных трудовых руках, на спинках стульев пропотевшие куртки, на тарелках сырые луковицы и ножи. В качестве развлечения был телевизор — показывали футбольный матч «Динамо» с Одессой. Аркадий прошел прямо в уборную, где Кервилл отливал в устроенную для этого дыру. На нем были кожаный пиджак и простая кепка. Несмотря на скудное освещение, Аркадий разглядел, что обычно суровое лицо Кервилла несколько обмякло.

— Веселитесь? — спросил Аркадий.

— Конечно. По колено в чужой моче, — он застегнул ширинку. — Как в настоящей преисподней, черт побери. А вы опоздали.

— Виноват, — Аркадий занял место у дыры, встав в полуметре от нее, подальше от лужи. Интересно, сколько выпил Кервилл.

— Проверили «манлихер»?

— Проверяем. Окончательного заключения пока нет.

— Чем же, черт побери, вы занимались весь день? Думали о коммунизме?

— До него еще далеко, — он бросил взгляд на ботинки Кервилла.

Они прошли к занятому Кервиллом столику в углу зала. Посреди стола стояла наполовину пустая бутылка водки.

— Ренко, пить будете?

Аркадий думал уйти. Кервилл и трезвый был непредсказуем, а Аркадий много слыхал, что американцы быстро напиваются. Однако должен был подойти Лебедь, и он не хотел его упустить.

— Ну, что скажете, Ренко? А потом устроим соревнование — кто кого перессыт — на дальность, на время, на точность и на оригинальность исполнения. Даю вам фору. Один шаг. Разве мало? Руками не держать.

— Вы и вправду полицейский?

— Причем не из худших. Давайте, Ренко, я плачу.

— У вас довольно задиристый нрав, верно?