Парк Шарлотты

Владимир Псарев Парк Шарлотты

Во-первых.

Германия – земля отцов, оставлявших у могил матерей и жен столетие за столетием. Государство, которого никогда не было на карте, и рождено оно было вопреки. Если задуматься строго, то рождено в ненадёжном столетии ради войн в столетии наступающем. И поделила его длань победителей на неравные части, ибо нет ему места под мирным небом.

Победителей осуждать не принято. И неподсудные, как сложилось, пребывая на вершине, быстро стареют и падают ниц на раскаленные мостовые. Советский Союз рухнул, обрекая адептов культа всеобщего равенства на полуголодное существование. Отдельные адепты быстро сориентировались и отправились в те края, от которых их зарекали. Теперь в немецких тюрьмах каждый второй – русскоговорящий. Ошибки поколения.

***

Мы переехали в Германию, а если точнее, то в Западный Берлин, в конце 1990-х годов. Задача непростая. Сначала наступает осознание того, что здесь нет той души, а Европа была сказочна только со стороны. Затем заканчиваются деньги.

Родители быстро расстались. Понастроили стен в одной квартире, как ГДР и ФРГ, и не вынесли. Папа нашёл себе новую семью, и у него всё получилось. Может, действительно за каждым мужским успехом стоит женщина, а моя мама просто не смогла? Первые два года мы с мамой прожили в одиночестве.

Средств катастрофически не хватало, а вернуться в Россию не позволяла гордость. Да и там предстояло всё начинать с нуля. Куда возвращаться? Страна может и поднималась с колен, а вот наша собственная семья падала всё ниже и ниже. Семья? Откуда я знаю, что это такое? От неё не осталось ровным счетом ничего. Если кто из родни в России и оставался в живых, то уже мало был похож на человека.

Старая одежда износилась, а новую мы позволить себе не могли. Зато у матери всегда стали оставаться деньги на алкоголь. Я хорошо помню, как впервые попытался украсть еду из магазина. Меня поймали, но отпустили: простили вчерашнего ребёнка. Понимали, сколько таких детей сейчас в Восточной Германии. В этом плане страна относительно лояльна. Никто не пытается на тебе отыграться, а скорее хочет научить жить в цивилизованном обществе. Остальное – скорее исключения.

Но учиться морали я не хотел. На это у меня не было ни сил, ни времени, и я продолжал учиться воровать. Завёл себе друга Мишу, что провёл в Германии на год больше моего, и уже давно тут освоился. Я очень вожделел новые кроссовки. Такие же, как на людях, толпящихся у входа в гостиницы в районе Шарлоттенбург:

– Ты заходишь в примерочную, я отвлекаю.

Страшно волновался, ведь кроссовки – это не шоколадка. Но Миша был мастером импровизации. К тому же хорошо знал немецкий, в отличие от меня. Благодаря его врождённому артистизму никто и не заметил, как я вышел на улицу в новой паре.

– Миша, а почему ты мне помогаешь?

– А чем ещё заниматься? Это весело.

Мы с ним были одного возраста, из одной среды. Как говорят, одного поля ягоды. Но Мишу его положение никак не смущало, а вот я стыдился своей жизни. Стыдился, воруя еду. Стыдился, когда на меня смотрели, словно на инопланетное существо в школе. Выдумывал в своей голове миры, оттенявшие неприятную реальность. Из литературы предпочитал исключительно фантастику. Соображения тут сугубо конструктивные: реализмом сыт по горло. Терпеть ещё сколько? Я буду лучшим из стихов. Лучшей из новелл. Заберусь на литературный Олимп и назову себя Булгаковым. Или на музыкальный, и тогда буду Цоем. Главное, пожить подольше.

А пока я не нужен ни братом, ни мужем, ни оружием. Трудный подросток с набором причуд и без причин скрывать их.

Это должно было случиться. Мама, погружаясь на социальное дно, теряла связь с реальностью. Привела в дом сомнительного мужчину. Естественно, он пил водку, потому жить стало громко и весело. А возраст у меня такой наступил: переходный, неудобный. Возраст, в котором быстро растут крылья. Естественно, мне их заминали, как могли.

Дома я появлялся реже и реже. Мы с Мишей гуляли по дорогим кварталам, заглядывая в окна. Там люстры, картины, какой-то собственный космос:

– Аристократия.

Во-вторых.

Прошло почти 10 лет. Жизнь изменилась совершенно кардинально. Выучил немецкий, но разговариваю на русском языке везде, где удобно. Я больше не тот подросток, заглядывающий в окна дорогих квартир. Ребёнок внутри меня смотрит на мир из этих окон. Он, не взрослея, старым стал. Теперь я известный в узких кругах писатель, художник и музыкальный продюсер. Жизнь, словно полный стадион, а мне с него играет сам Цой. Только в толк никак не возьму: много ли я зим пережил и всё-таки мало? Но точно опередил огромное количество спин. Теперь я сам живу в одном из тех домов, в окна которых с интересом заглядывал. Жизнь такая, что Миша, чья врождённая харизма до сих пор мне помогала, кричал:

– С ума сойти: дайте мне две!

– Это легко, но только целиком: нищету придётся пройти дважды.