Парковая зона

Перекошенная улыбка не делала это лицо добрее: в беспокойных глазах, где-то на самом дне, таилась давняя, мучительная и не выплеснутая злоба, которая заставляла собеседника быть настороже – еще неизвестно, что предвещает эта гримаса.

От знакомых ребят Иван как-то слышал, что Мухомор ушёл к ворам и покатился по пересыльным тюрьмам и лагерям, по лестнице, ведущей вниз и дальше. Как ни странно, несмотря на то что не виделись они лет тридцать, Мухомор помнил имя Метелкина.

Внутри шевельнулись холодные и жестокие воспоминания юности, которую Метелкин, как ни старался, всё не мог из себя выдавить, как советский человек не может выдавить из себя советского человека. В той юности было всякое, и пускаться в воспоминания Ивану Захаровичу не хотелось.

Он протянул Мухомору оставшиеся у него деньги, и тот сразу же, как головой в воду, нырнул в очередь. Через минуту, плеснув Метелкину на колени, поставил на стол две кружки пива и неполный стакан водки.

Собравшись уходить, Иван Захарович поднялся из-за стола, но Витя Мухомор, медленно цедя водку, положил свою болезненно-горячую ладонь ему на запястье.

Наслаждение, с которым давний знакомый тянул алкоголь, остановило Метелкина.

Поставив стакан, Мухомор с явным облегчением стал шарить по карманам в поисках сигарет. Их не было, и Иван Захарович пододвинул к нему свои. Тот, похрустев в кулаке целлулоидом, которым была обтянута пачка, не спеша вытащил одну сигарету, посмотрел на свет, понюхал тонкими ноздрями табак и только после этого прикурил, держа ее в горсти, как будто от кого-то пряча.

Такую манеру курить имеют почти все, кто побывал там, у «хозяина», за колючей проволокой.

В нашей стране чего-чего, а колючки достаточно, и при надобности может хватить на всех.

– Жизнь пошла фуфлыжная, – вдруг стал жаловаться Мухомор. – Фраера верх держат, понял? Ну, ты ж меня знаешь, копейка водилась, а когда кончалась, нырнешь – и опять в кармане хрустит. – Он как-то нехорошо стал озираться кругом, зло щерясь и тиская Иванову руку. – Хожу пустой, как ощенившаяся сука! А ты – понтовила! Понтовила! – то ли с восхищением, то ли с укором говорил Мухомор. – Придурком работаешь. Слыхал, ксиву получил. Институт кончил. Рогом шевелить начал, – все так же улыбаясь кривыми губами, хищно поглядывал он на Метелкина. – А помнишь, как мы тогда ларек подломили? Водяры – море! Шалавы косяком шли… – Он прямо через Ивана Захаровича, куда-то за плечо цвиркнул длинную струю слюны.

То ли от избытка воды, то ли от продолжительного хранения в алюминиевых цистернах, пиво в кружках быстро погасло, редкая белесая пена осела. Содержимое кружек превратилось в желтоватую мутную жидкость.

Мухомор царским жестом пододвинул Ивану щербатую граненую склянку с отколотой ручкой и снисходительно ткнул его в плечо жилистым сухим кулаком в синеватой наколке.

Нет, он явно переоценивал былые заслуги Метелкина. Подельником тот с ним никогда не был и ларьки не подламывал. Водяру пить – пил, шалав по закуткам щупал, по ночным улицам спотыкался, но что насчет подлома, то этого не было.

Иван слышал, что среди своих Мухомор был безусловным авторитетом и в шестерках никогда не числился, но жизнь его, наверное, обломав, отодвинула в сторону с удачливой тропы. По ней, по тропе удачи, уже шли другие люди – не рабы воровского закона, а его хозяева.

Спиной к ним, матово отсвечивая красноватой кожей импортной куртки, стоял, лениво барабаня пальцами по стеклу витрины и разговаривая с буфетчицей, какой-то человек, в которого жадно впился глазами Иванов собеседник.

– Рокеры, бля, пенки снимают. Смотри, смотри – она ему хрусты отстегивает, – от напряжения он даже сглотнул слюну, резко двинув туда-сюда острый челнок кадыка.

– Рэкетиры, – поправил его Метелкин, но Витя, не обращая на него никакого внимания, шипел:

– Подколоть бы его, падлу. Сало спустить, – как загипнотизированный, не отрывая глаз от человека в коже, шелестел он рядом. – Я этого фраера, бля, сделаю, пусть пока ногами жир потопчет!

В его словах чувствовалась невыполнимая угроза, но хоть она и невыполнима, всё же было неуютно.

Кожаный человек, опустив что-то в карман и медленно повернувшись, высокомерно осматривал полупьяную братию. Посмотрев на Витю Мухомора, он, по-хозяйски согнув указательный палец, одетый в массивную золотую печатку с черным камнем, поманил его к себе.

Виляя между столами, Мухомор с готовностью бросился к нему, подчеркивая всем своим видом покорность. Куда исчезли вечная уголовная нахрапистость и уверенность в безнаказанности?

Кожаный человек что-то назидательно говорил Мухомору, а тот с услужливой готовностью слушал его, втянув голову в ссутулившиеся и по-мальчишески узкие плечи.

Через секунду он отлепился от кожаного человека, держа в голубоватой горсти деньги. Похоже, он был у него на какой-то нечистоплотной службе.

Да, действительно, фраера держат верх…

Бутылка водки с тарелкой мятых, рыхлых котлет не воодушевила Ивана, и он, поднявшись, пошел к выходу, оставив своего собеседника медленно косеть одного.

15

Жизнь прошла, чего уж там…