Парламент Её Величества

Первоначально Кондиции зачитывать не хотели. Долгоруковы и Голицыны мыслили, что не надобно изумлять народ раньше времени. Подписаны они – и слава богу! Теперь же, после объявления императрицы шефом преображенцев было решено их зачесть прилюдно[25].

Первыми – и наособицу – присягали члены Верховного тайного совета. Вице-канцлер Андрей Иванович Остерман, сияя масленой улыбкой (ну ровно блин на Масленице!), читал трепетно и страстно, аки молитву, а старый граф Головкин смотрел в кулак, откуда торчал край бумажки. Верно, не понадеялся Гаврила Иваныч на память и записал текст.

Самый молодой из «верховников», Иван Долгоруков, слова забыл. Батюшка его, Алексей Григорьевич, едва не отвесил затрещину непутевому сыну, но сдержался, густо покраснев от стыда. Спасибо старику канцлеру, отдавшему Ваньке свою бумажку…

Иван Алексеевич Долгоруков, даже по бумажке читая, умудрился-таки переврать слова. Еще бы – читал князюшка до сих пор по слогам.

После Ваньки-генерала присягали чины от четвертого класса по Табели.

Князья из старинных семейств и новодельные графы, генералы и сенаторы толкали друг друга, норовя произнести слова раньше остальных. Верно, думалось им попасть под милостивый взгляд новой императрицы. Авось заметит да чем-нибудь пожалует. Но супротив Долгоруковых и Голицыных никто пойти не посмел. Даже Трубецкие и Куракины скромно отирались сзади, в ожидании.

И православный крест целовали истово даже лютеране, навроде вице-канцлера Остермана…

Анна Иоанновна, каменея ликом от усталости, все слушала и слушала. Лучшие фамилии клялись Святою Троицей и святым Евангелием отдать живот свой во имя государыни и государства. Слово «государство», поставленное рядом с «государыней» (выдумка «верховников»!), резало слух. Ну не было еще такого на Руси и на Московии, чтобы подданные отделяли государя от государства. Не прозвучало в молитвах и присягах заветное – «самодержица всея Руси».

Прозвучало последнее «клянусь», ударившее раскатистым эхом по древним образам, и в установившейся тишине все ожидали благословения архиереев. Василий Лукич ударил тростью об пол, а когда изумленный владыка Феофан обернулся к нему, властно взмахнул рукой – мол, молчать всем! В гробовой тишине, установившейся в соборе, князь Долгоруков начал читать:

– «По воле всемогущего Бога и по общему желанию российского народа, мы по преставлении государя Петра Второго, императора и самодержца всероссийского, нашего любезнейшего государя племянника, императорский всероссийский престол восприяли и, следуя Божественному закону, правительство свое таким образом вести намерена и желаю, дабы оное в начале к прославлению Божеского имени и к благополучию всего нашего государства и всех верных наших подданных служить могло. – Того ради чрез сие наикрепчайше обещаемся, что и наиглавнейшее мое попечение и старание будет не только о содержании, но и крайнем и всевозможном распространении православные нашея веры греческого исповедания, такожде, по приятии короны российской, в супружество во всю мою жизнь не вступать и наследника ни при себе, ни по себе никого не определять. Еще обещаемся, что понеже целость и благополучие всякого государства от благих советов состоит; того ради мы ныне уже учрежденный Верховный тайный совет в восьми персонах всегда содержать и без оного Верховного тайного совета согласия; первое – ни с кем войны не всчинять; второе – миру не заключать; третье – верных наших подданных никакими новыми податями не отягощать; четвертое – в знатные чины, как в статские, так и в военные, сухопутные и морские, выше полковничья ранга не жаловать, ниже к знатным делам никого не определять, и гвардии и прочим полкам быть под ведением Верховного тайного совета…»

На пятом пункте, где было: «У шляхетства живота, и имения, и чести без суда не отымать», Василий Лукич закашлялся, сбившись с высокопарно-торжественного тона, и дальше читал уже хрипло, словно старая ворона:

– Вотчины и деревни не жаловать; в придворные чины, как русских, так и иноземцев, без совету Верховного тайного совета не производить; государственные доходы в расход не употреблять – и всех верных своих подданных в неотменной своей милости содержать.

Зато последнюю фразу: «А буде чего по сему обещанию не исполню и не додержу, то лишена буду короны российской!» князь Долгорукий произнес на новом подъеме.

Подняв документ повыше, Василий Лукич помахал бумагой над головой, показывая присутствующим подпись императрицы, подержал ее так и, бережно свернув, убрал во внутренний карман.

– Мы, государыня наша, со всем своим радением поможем тебе управлять империей! – лучезарно улыбнулся Алексей Долгоруков, торжествуя победу, а остальные «верховники», за исключением разве что Головкина и Михаила Голицына, заулыбались еще шире, нежели гофмейстер.